Изнанка времени
Шрифт:
– Не говорите глупостей, Кэрлон,- Рузвельт чуть ли не отрубал слова,- или, почему нет, да, я вижу.- Он улыбнулся, и напряжение исчезло с его лица.- Очень хорошо, мистер Кэрлон. Вы почти начали возмущать меня. Хорошо продуманная тактика. Такие развлечения могут заметно истощить выносливость. Кстати, как себя чувствуют ваши руки? Слегка отяжелели?
– Прекрасно,- ответил я тоном, в котором, надеюсь, была хоть какая-то легкость.- А как насчет ваших?
Линия огня иглой пронзила мои трапециевидные мышцы, поиграла вокруг локтей, уколола кончики пальцев. Моя голова болела. Рузвельт выглядел так же хорошо, как и в начале. Теперь он таращился вглубь комнаты, мимо моего
– Держаться прямо - трудная работа для языка, а? Но я буду иметь преимущество перед вами, Рузвельт. Вы выбрали не того человека. Я рыбак. Мне частенько приходилось бороться с волнами по восемь часов в напряжении. Для меня это прекрасный отдых.
– Грязная ложь, Кэрлон. Я ждал от вас большего.
– Циркуляция-слабое место,-сказал я.-Солдаты, которые могут маршировать целый день с полной выкладкой, на параде, случалось, падали в смертельной слабости. Когда стоишь смирно, не двигаясь, ограничивается приток крови к мозгу, и в самых печальных случаях это приводит к обмороку. Некоторые не переносят этого. Ничего против них, просто особенности метаболизма. Он никогда не беспокоил меня. Хорошая циркуляция. Как насчет вашего?
– Великолепно, уверяю вас..
– Но вы перестали разговаривать.- Я выдал ему ухмылку, которая стоила мне года жизни.
– Я сказал все, что намеревался.
– Я вам не верю. Вы законсервировали лекцию номер три, готовую к употреблению. Я вижу это по вашим глазам. Рузвельт рассмеялся неподдельным смелом.
– Мистер Кэрлон, вы мне по сердцу. Хотел бы я, чтобы мы встретились в другое время и в другом месте. Мы могли бы быть друзьями, вы и я.
После этого никто из нас ничего не сказал. Я обнаружил, что отсчитываю секунды. Прошло уже около двадцати минут, может, капельку меньше. Я осознал, что одна рука обвисла, и снова перевел ее обратно. Рузвельт слабо улыбнулся. Прошло еще какое-то время. Я думал о чем-то, потом попытался не думать ни о чем. Мне пришло в голову, что древние китайцы проводили уйму времени в попытках сконструировать железных девушек и расщепителей бамбука. Пытка - вид спорта, в которой можно играть без инвентаря. И рузвельтовская версия была двойным вызовом, потому что только она могла вынудить меня стать самим собой. Я мог бы бросить сейчас, рассмеяться и начать следующий раунд. Это была схватка. Будет следующий раунд - и еще один после этого.
Его приемом было заставить меня думать, что я проиграл и я проиграю.
Но это не прошло. Один выигрыш решительно ничего не значит. Считается только капитуляция. И раз я понял это, я почувствовал себя лучше. Боль походила на огненные ножи, но это была только боль, что-то, что можно вытерпеть, пока она не кончится. Я рывком распрямил плечи обратно в прямую линию и уставился на него сквозь исчезающий свет...
– и пришел в себя лежа на полу. Рузвельт стоял надо мной. Его лицо казалось пожелтевшим и вытянутым.
– Попытка достойная, Кэрлон,- сказал он.- Час и двенадцать минут. Но, как видите, вы проиграли. Как вы всегда должны проигрывать, потому что проигрывать мне ваше судьба. Теперь хотите ли присоединиться ко мне добровольно?
Шатаясь, я встал на ноги, чувствуя дурноту и легкое жжение, все еще пылающие, в моих плечах. Я поднял руки в позу креста.
– Готовы попытаться вновь?- спросил я.
Рузвельта передернуло, но он рассмеялся. Я усмехнулся в ответ.
– Вы боитесь, Рузвельт, не так ли? Вы видите, как ваш стратегический план трещит по швам - и боитесь. Он кивнул.
– Да, я боюсь. Боюсь своей собственной слабости. Вы видите - хотя это
– Вы дьявол с изъяном, Рузвельт,- заявил я.- Мне жаль вас. Он покачал головой.
– Я не хочу никакой вашей жалости, Плантагенет, как не хочу вашей дружбы. Чего я хочу от вас, я возьму, хотя это разрушит вас.
– Или вас.
– На этот риск я пойду.- Он сделал знак ожидающей охране, и они сомкнулись вокруг меня.- Проведите следующие несколько часов в медитации,- сказал он.- Сегодня ночью вы будете облечены почестями герцогства, а завтра повисните на цепях.
Подвалы под дворцом вице-короля имели все, что и должно было быть в таких подвалах с глухими каменными стенами и железными дверями, тусклыми электрическими лампами, что были хуже коптящих факелов. Вооруженные люди в форме шотландской гвардии, что сопровождали меня с верхних уровней, подождали, пока дородный человек с круглым лоснящимся темным лицом открыл решетку винного погреба на каменном ящике 6Х8 с соломой. Ему показалось, что я двигался недостаточно быстро для него; он собрался отвесить мне тумак, поторапливая, но не нашел места приложения. Рузвельт появился как раз вовремя, чтобы отбить его руку назад, к его собственному толстому лицу.
– Вы обращаетесь с герцогом королевства, как с обычным преступником?- рявкнул он.- Вы недостойны касаться пола перед его ногами.
Другой схватил ключи толстяка, открыл нам путь вдоль узкого прохода, отпер дубовую дверь в большую камеру с кроватью и окном-бойницей.
– Здесь вы поразмышляете на покое,- сказал мне Рузвельт,пока не понадобитесь мне.
Я лег на кровать, дождался, пока гул в моей голове понизится до переносимого уровня... ... и проснулся от голоса, звучащего не в моей голове, шепчущего:
– Плантагенет! Держитесь! Ждите сигнала! Я не шелохнулся и ждал, но больше ничего не произошло.
– Кто это?- прошептал я, но никто не ответил.
Я поднялся и проверил стену в головах и саму кровать. Это были просто кровать и просто стена. Я подошел к двери и прислушался, потом подпрыгнул и выглянул в шестидюймовую щель светового колодца.
Никаких мерцающих окошек с веревками, привязанными к ним, никаких потайных дверей в потолке. Я был заперт в камере без каких бы то ни было выходов наружу и всего прочего. Вероятно, голоса были придуманы для манипуляции людьми, были еще одним из тонких приемов Рузвельта, либо чтобы подавить мое сопротивление, либо чтобы убедить меня в безумии. Он действовал очень мило в обоих направлениях.
Я видел чудесный сон о месте, где цветы росли крупнее кочанов капусты на деревьях за тихим озером. Там была Иронель, она шла ко мне по водной глади, которая раскололась, и пока я пытался добраться до нее, цветы обернулись головами, что выкрикивали мне угрозы, а ветви стали руками, что хватали и трясли меня...
Руки тряхнули меня, чтобы разбудить, в лицо мне светил фонарь. Человек в аккуратной форме с нерво- автоматом без кобуры повел меня по переходам и вверх по ступенькам в комнату, где ждал Рузвельт, разодетый в пурпурный бархат, горностай и петли из золотого шнура. Покрытый драгоценностями меч, длинный, как гарнизонный флаг, висел у его бока, как приклеенный. Он ничего не говорил, молчал и я. Никто не интересовался последними словами обреченного.