Изнанка
Шрифт:
«Что же может случиться? Что мы делаем не так?!» – этот вопрос тысячный раз скрёб по мозгам, причиняя почти физическую боль. Шагая замыкающим, Милавин так зациклился на собственным мыслях и ощущениях, что даже не сразу заметил, когда всё началось.
Чтобы обогнуть метро «Беляево», они свернули во дворы, и, сильно забрав влево, выбрались уже не на Профсоюзную, а на улицу Миклухо-Маклая. Напротив них, вытянувшись гигантским китом-левиафаном, возвышалось здание торгового центра, облицованное
Но когда они миновали торговый центр и по правой стороне дороги начались ряды алюминиевых гаражей-ракушек, девочку вдруг резко повело в сторону, будто пьяную. Она ещё попыталась удержать равновесие, но нога зацепилась за ногу, и Сашка плашмя рухнула бы на асфальт, если б Андрей не успел подставить руки и поймать её.
– Что?! Что случилось? – поддерживая дочь, он опустился на колени и повернул её к себе.
Сашкино лицо стало похоже на восковую маску, матовая безжизненная бледность, губы – чудовищного серо-синего цвета, а глаза начали закатываться вверх, так что видно было только белки.
– Саша! Сашенька, посмотри на меня! Посмотри на меня, родная! – Милавин осторожно похлопал дочь по щекам, они были сухими и холодными, – Ну же, смотри на меня!
Это помогло. Девочка пришла в себя и даже смогла сфокусировать взгляд на отце.
– Что с тобой? Ты устала?
– Папа… я устала… – едва различимые слова давались ей с огромным трудом, она часто с хрипом заглатывала воздух, будто выброшенная на берег рыба. – Очень устала… Мне холодно…
Несмотря на то, что дождь давно перестал, плащ-палатка Поводыря всё ещё была накинута девочке на плечи, и Милавин постарался укутать дочь грубой брезентовой тканью.
– Так лучше?
– Нет… Мне холодно… – глаза снова начали закатываться, а лицо побледнело ещё больше, хотя казалось больше уже некуда, голова откинулась назад и безвольно повисла.
– Саша, нет! Смотри на меня! Смотри на меня, родная! – он даже встряхнул её. Маленькая ручка отчаянно вцепилась ему в предплечье, девочка подтянулась и прижалась щекой к его груди, свернувшись калачиком.
– Что с ней? – спросил Иван.
– Не знаю! – голос Милавина прозвучал зло, резко, даже истерично.
– Надо уйти с дороги. Давай, к гаражам. А там разберёмся.
Андрей поднял дочь на руки и понёс к тротуару. Она была лёгкая, очень лёгкая, гораздо легче, чем накануне в метро, казалось, он несёт только ворох одежды, а не ребёнка. Милавин сел на корточки под гофрированной стеной гаража, изогнувшись всем телом, сбросил с плеч ранец и снова заглянул в мертвенно бледное лицо девочки.
– Саша, говори со мной! Ну! Тебе больно? Скажи, где болит?
Она даже не открыла глаза, только через силу прошептала непослушными губами:
– Папа…
Быстрыми
– Она умирает! – Андрей выкрикнул эти слова и тут же оборвал сам себя.
«Нельзя так говорить! Ни в коем случае. Слова имеют силу… Но она не может умереть! Ведь не было выстрела! С чего ей умирать».
И всё-таки Сашка умирала, чтобы понять это, достаточно было лишь взглянуть на девочку.
– Не давай ей спать, – предупредил Иван. – Мы её не разбудим.
– Саша, Сашенька, родная, открой глазки. Ну, открой. Посмотри на меня, пожалуйста, – твердил он, гладя её по лицу. Потом снова ударил по щекам: Саша!
Она подняла веки и взглянула на него снизу вверх. Глаза, подёрнутые серой пеленой, были уже вовсе не такими голубыми, как десять минут назад.
– Папа… Холодно… – вяло, неуверенно она попыталась плотнее прижаться к нему и одновременно укутаться плащ-палаткой. Но у неё ничего не вышло, руки запутались в плотной брезентовой ткани, и Сашка сдалась, снова обвиснув у отца на руках. Глаза начали медленно закрываться.
– Саша, не спи! Не спи, слышишь меня! Скажи что-нибудь!
– Тихо! – вдруг прошипел Иван, вскидывая автомат к плечу. – Кто-то идёт.
Милавин тоже услышал чужие шаги, где-то совсем рядом, кажется, за соседней «ракушкой». Хруст щебня, которым была усыпана земля между гаражами, становился всё громче. Впрочем, тот, кто подходил к ним, особо не прятался, он шёл торопливо, почти бежал.
– Саша открой глаза! Открой! Посмотри на меня! – Милавин опять встряхнул дочь, не давая ей уснуть. Сейчас ему было наплевать на Ивана с его осторожностью и на этого торопливого прохожего, кем бы он не был.
– Стоять! – выкрикнул Поводырь.
Милавин не видел, кому он это говорит, всё внимание отца было сосредоточено на умирающей дочери, и тут у него за спиной прозвучал до боли знакомый голос.
– Андрей?…
Он тут же понял, что произошло, понял, как случилось, что его дочь вдруг начала умирать безо всяких причин. Понял, но отказался это принять, поэтому не спешил оборачиваться. Не хотел.
А вот Сашка, напротив, из последних сил встрепенулась в его руках, открыла глаза и даже улыбнулась гостю самыми уголками губ.
– Мама…
– Саша!
Андрей вскочил на ноги, изо всех сил прижал к себе и дочь и развернулся, так поспешно, что гравий брызнул из-под ног.
– Что ты здесь делаешь?!
На Ольге был всё тот же спортивный костюм, ярко синий с белыми полосами по бокам, который она покупала для степаэробики. Светло-каштановые волосы завязаны в узел на затылке, открывая взгляду изящную тонкую шею. Нет ни серёжек в ушах, ни косметики на лице, точно она лишь на секунду оторвалась от домашних дел, чтобы заглянуть сюда. Вот только Милавин знал, что обратно домой она уже никогда не вернётся.