Изнанка
Шрифт:
– Вот здесь места много, тут и располагайтесь со зверьми и их надсмотрщиками. Кроме вас тут еще редакторы будут, но они никому не мешают. Готовят свои бумажки и убегают на площадку. Все, я побежал. Вызванивай своих животных, чтобы завтра к четырнадцати ноль-ноль они были в полной готовности. В два у нас прогон. Может, сам Тормошилов придет. Он на площадке просто зверь. Будь готов ко всему!
– Всегда готов, – по привычке ответил Паша и сел за телефон звонить в театр зверей.
Первую половину дня Паша выписывал пропуск для кенгуру. Кенгуру не была домашним животным, не имела российского или заграничного паспорта и вида на жительство. Но все это требовали
– Ну, что у тебя там?
Паша протянул бумажку.
– Кенгуру надо провести.
– А ты откуда?
– Я от Тормошилова. «Татами – мозгами».
– Вечно с Тормошиловым все не так. Все у него фантазии. Господи, кого вы только не водили на мою голову. Давай пропуск.
Начальник поставил свое добро. Паша был счастлив.
– Слышь, как тебя?
– Я Чернота.
– Я к тебе отправлю племянника на «Татами – мозгами». Парень не пойми в кого пошел – наукой интересуется. Очень хотел на это ваше «Татами» попасть. Ты уж его получше посади.
– Обязательно сделаем, – сказал Паша, хотя пока понятия не имел, как проводить гостей.
– Да уж куда ты денешься, – вместо «до свидания» сказал милицейский начальник.
Кенгуру с дрессировщицей пришли вовремя. Паша со смешно подпрыгивавшей кенгуру гордо проходил останкинскими коридорами, где все встречные и поперечные сюсюкали и говорили: «Хорошенький какой!»
Как и было обещано, кенгуру с Пашей, дрессировщицей и редакторами поместили в задней комнате. Тут только Паша понял, что ни разу не видел, что умеет кенгуру. В комнате стоял стеклянный журнальный столик и стулья, ровесники самого «Останкино».
– Давайте порепетируем. Как вам удобно?
– Разложим бумаги на журнальном столике, пусть она вытащит одну.
– Может, лучше отдохнуть с дороги?
– Нет, я думаю, мы готовы. Да, Даша? – дрессировщица обратилась к кенгуру, которая тихо и безразлично жевала подачку за хорошее поведение.
Редакторы-женщины, которым повезло работать вместе с настоящей кенгуру, тоже не могли не сказать что-то вроде «милая моя, лапочка».
На столике разложили ненужные бумаги.
– Ну, достань нам какой-нибудь вопрос, Даша.
Кенгуру ткнула лапкой в случайную бумажку. Получилось красиво, смешно. Редакторы разразились бурей восторгов, даже Паша слегка поаплодировал.
От шума Даша очнулась, как вчера. Что-то сверкнуло в глазах, дикое, звериное. Никто и ахнуть не успел – кенгуру развернулась, ударила хвостом по стеклянному столику с такой силой, что он разлетелся вдребезги, и прыгнула к двери, по дороге сломав еще пару стульев и уронив вазу с цветами. Комната напоминала картину после великого цунами. Бумаги, стекло, вода и цветы вместе с обломками старых стульев.
Первым пришел в себя Паша – его подняло и вытолкнуло чувство ответственности. За ним к двери бросилась дрессировщица, а потом и все, кто был
Проскакав по темному коридору, кенгуру свернула в одну из студий. Там шла какая-то съемка. Освещение в студии несчастное животное приняло за свет яркого дня – свет свободы. Паша вслед за ней влетел в студию, где вовсю снимали «Лес чудес». Публика пришла в восторг, увидев скачущую кенгуру. Янукович сделал паузу. Подбегая к нему, Паша просто автоматически спросил ведущего:
– Леонард Апполинарьевич, у вас кенгуру не пробегала?
– Пробегала – вон туда, – невозмутимо ответил ведущий «Леса чудес».
– Спасибо, – на бегу поблагодарил Паша.
– Да не за что, – ответил знаменитый Янукович и как ни в чем не бывало продолжил: – Есть такая буква!
Кенгуру оказалась зажатой в угол, дальше было дело дрессировщицы справляться с беглянкой. Паша обнаружил, что в студии находится не один, а четыре Януковича.
– Что это у вас столько Януковичей? – поинтересовался Паша у какого-то без дела стоявшего сотрудника «Леса чудес».
– А это шоу близнецов. Набрали похожих на Януковича, одели в смокинги и вот к первому апрелю выпустим передачку. Шутка это, – добавил сотрудник, видя, что Паша ничего не соображает.
– Да, хорошо, – пробормотал Паша и пошел расхлебывать свое горе.
В комнате его уже ждал Гознов, нервно курящий сигарету в эпицентре жуткого разгрома. Дрессировщица бинтовала хвост кенгуру, редакторы подметали осколки, молодые администраторы выкидывали обломки стульев.
– Нет, кенгуру не подходит, – сказал Гознов. – Завтра попробуем мартышку.
Развернулся и ушел. Паша сел в угол на оставшийся стул и попытался сдержать себя и не расплакаться. Старшая редакторша, чтобы утешить Пашу, а может быть, чтобы успокоиться самой, стала вспоминать историю из личного телевизионного опыта.
Рассказ редактора
Если кто-то думает, что он хоть что-то понимает в телевидении, то пусть скажет, проводил ли он хоть раз прямой эфир. Это высший пилотаж. Во времена застоя, если кто застал такие, прямого эфира не было совсем. Даже хоккей транслировали с пятиминутной задержкой, так что лучших хоккейных драк мы не видели. До сих пор такие трансляции называются хоккейным форматом.
Мы начали работать в прямом эфире с начала перестройки. Мы – это знаменитая тогда передача «Ничто, нигде и никогда!» и наш учитель – режиссер Тормошилов. Так вот, прямой эфир – это как танец. Нельзя остановиться и присесть отдохнуть, нельзя даже споткнуться.
В московском бизнес-центре готовился новогодний выпуск передачи. Заканчивался 1990 год. На дворе 31 декабря. В японском ресторане центра в самом разгаре была подготовка передачи. Часа в четыре дня официанты разошлись, метрдотель сдал помещения телевизионной группе, и началось превращение ресторана в телевизионную студию. Ужасно люблю этот момент! На глазах один мир превращается совсем в другой, сказочный и нереальный. Постановщики носят и прибивают какие-то детали декораций, мебель, стулья, скамейки для публики. Световики ставят бебики. Звукорежиссер говорит: «Раз, раз, Юра ответь, если меня слышишь». Операторы молча ставят камеры. Словом, волшебные превращения, которым позавидовали бы сказки «Тысяча и одной ночи». Поэтому я и пошла работать на телевидение. Из-за этого чуда превращений.