Изольда Великолепная
Шрифт:
Новый маршрут по внутренней части бедра.
Дождаться ответа, надо думать, терпения не хватает. Кайя встает, и Наша Светлость вместе с ним. Что-то трещит… рвется… ткань? Определенно. Бедная Ингрид будет в шоке.
Я же дотягиваюсь до шеи Кайя.
Жарко. Так жарко, что я не вынесу этого жара. Сгорю. Вот прямо здесь и сейчас. Или потом, но обязательно: слишком много огня вокруг. Рыжий-рыжий. Желтый тоже.
Ослепительный.
Сама я тоже огонь. Частично. И человек. И вообще это не совсем, чтобы
Теперь, если и сгорим, то вместе.
– Не больно? – он спрашивает губами по шее, но я все равно слышу.
Осторожный. Нежный. Пламя тоже умеет быть нежным, когда разливает по камням солнечные лужи. И я, прижимаясь плотнее – кожа к коже, срастись бы, сроднится – отвечаю укусом.
Кайя ворчит что-то неразборчивое, но ласковое. Я пытаюсь на нем удержаться, хотя он сам меня держит. И слышу его, как слышу и себя. Мы оба – чье-то эхо, сошедшееся в резонансе.
И видим рождение солнца.
Так естественно и правильно сейчас, что солнце рождается из огня.
Но света его хватает лишь для нас.
Позже я лежу на Кайя – он большой и лежать довольно-таки удобно – и положив голову на скрещенные руки, разглядываю мужа. Говорить не хочется, как будто слова способны что-то разрушить, но я даже не знаю, что именно. Все равно молчу. На всякий случай.
Его левая рука перекинута через меня. Тяжелая, но тяжесть приятна. Правую под голову сунул. Так удобнее на меня смотреть.
– Ты не будешь плакать? – осторожно интересуется Кайя.
От счастья, что ли? Нет, мне, конечно, очень даже хорошо, но не настолько.
– Я слышал, что женщины иногда… потом плачут.
Мотаю головой: не дождется. И дотягиваясь, целую-таки в подбородок.
– Иза, не дразни. Ночь ведь длинная.
А я о чем?
И да, это была замечательно длинная ночь.
Глава 36. Дерьмовый рыцарь
По гороскопу я сегодня сволочь.
Откровение одного астролога.
Иза спала. Выражение лица у нее было умиротворенным, счастливым даже. На щеках – румянец, волосы взъерошены, ресницы подрагивают. Прохладная ладошка лежит на груди Кайя, касаясь пальцами оберега. Металл же нагрелся, и рисунок ощущался кожей.
Кайя знал мастера, который сделал медальон: старый Эртен всегда отличался добротой и какой-то необычайной прозорливостью, и выходит, руки его еще сохранили волшебство истинного умения. Когда-то они создавали удивительные вещи. Вроде ледяного ожерелья – Кайя и не подозревал, что его и вправду можно сделать. Он ведь просто нарисовал и забыл о рисунке до вчерашнего дня.
Платиновые нити. Белые алмазы.
И мастерство главной составляющей чуда.
А теперь еще и оберег. Не то, чтобы Кайя
Но время уходит. И Кайя отчаянно цепляется за каждую секунду. Слушает дыхание. Себя.
Огонь, который почти погас.
Стрекот сверчка где-то за шпалерой.
Шелест одеяла, соскальзывающего – на сей раз Кайя не имел ничего против – с Изольды. Жаль, что покоя осталось так мало.
Рассвет наступал с востока, возвращая краски витражам. Где-то далеко хлопнула дверь, и по ту сторону окна закричали петухи. Рев осла, казалось, пробил каменные стены, но Иза не шелохнулась даже. Устала. И отдохнуть сегодня ей не позволят.
Она зевает, чешет нос и бормочет:
– Уже пора?
– Нет еще. Спи.
Иза кивает и подтягивает колени к груди. Замерзла? Ей нельзя замерзать. Ее бы спрятать и от холода, и от жары. Вернуть туда, где безопасно. Но это – не выход. Кайя осознает, только с собой справиться сложно. И сейчас он начинает понимать отца. Почти.
– Ты о плохом думаешь, – Иза все-таки приоткрывает один глаз. – Прекрати здесь думать о плохом. А то укушу.
Кайя хмыкает и трется подбородком о затылок. Ее волосы пахнут лавандой, и это тоже замечательно, как все остальное в ней. Одержимость – странная штука, но не такая неприятная, как ему представлялось. Скорее наоборот. И само по себе это внушает опасения: Кайя теперь не знает, насколько объективно он воспринимает происходящее вовне и насколько адекватно на это реагирует.
– Я тебе говорила, что ты красивый? – она открыла оба глаза. Сонное и родное существо.
– Мужчинам такое не говорят.
– А что говорят?
Кайя никогда не задумывался.
– Можешь сказать, что я мужественный.
– Ты мужественный, – соглашается Изольда, зевая. – И красивый. А я хочу есть. Нас ведь покормят?
– Обязательно. Погоди, я сейчас.
Отпускают его с явной неохотой. Иза переползает на его место и натягивает одеяло до подбородка. Взгляд неодобрительный, но вопрос из упрямства не задаст.
Корзина стоит там, где и было обещано. Внутри – глиняная бутыль с молоком, пара кубков, свежий хлеб, сыр и что-то воздушное, ломкое, явно предназначенное для Изольды.
– М… – она дергает кончиком носа. – Кто это такой заботливый? Урфин, да?
Из постели Иза выползает, завернувшись в одеяло, чересчур большое для нее. И оно волочится сзади павлиньим хвостом. Кайя все-таки не сдерживается, хохочет.
Он уже и не помнит, когда в последний раз столько смеялся.
– Весело, да? – Иза подбирает полы и пытается изобразить реверанс. – Кто вчера халатик порвал? А меня в него знаешь, как наряжали? С песнями… у вас тут жуткие песни. Даже меня пробрало.