Изольда
Шрифт:
Достав из сумки большой мятый платок, женщина неловким движением вытерла слезы, сильно смазав тушь, и, высморкавшись, наконец взглянула прямо в глаза Малике.
– Изольда сказала мне, что вы… что у вас будет банкет здесь, в «Заречье»… бенефис Нурлана Амангалиева. Это правда? – Ситникова жалобно моргнула, пытаясь смахнуть слезинку со слипшихся ресниц. – Я должна знать, для меня это важно!
Ну разумеется, ей непременно нужно все знать. Ведь она когда-то настолько сильно любила Нурлана, что родила от него дочь… Так странно все это. Вот если бы любимый человек бросил ее, Малику, то она вряд ли смогла бы родить и воспитать ребенка одна! Нет, она бы побоялась стать матерью-одиночкой! Впрочем, сама бы Малика, пожалуй, назвала свою трусость здравым смыслом. Но факт остается фактом. Зинаида Ивановна вырастила Изольду. Наверное, это особый дар – вот так любить, как она, чтобы закрыть глаза на все сложности мира и поступить, как велит сердце!..
Вздохнув про себя,
– Да, через пять дней будет банкет, а вы… – замявшись, девушка вовремя прикусила язык. Она едва не спросила, откуда у ее собеседницы такой интерес к певцу. От неловкости Малика начала говорить быстро, торопясь и проглатывая окончания слов: – Праздник по случаю многолетней творческой деятельности Нурлана Амангалиева, а еще у него день рождения, ему исполняется…
– Пятьдесят лет, я знаю, – Ситникова уверенно прервала Малику, снова притронувшись к рукаву ее белого пиджачка, и грустно улыбнулась. – В последний раз я встречалась с ним почти двадцать шесть лет назад… Он был молод и очарователен, никто так не улыбался, как Нурлан, – открыто, ласково, и глаза у него были очень нежные… Его улыбка всех сводила с ума. Ты не знаешь, у него есть сейчас ямочки на щеках? Хотя откуда тебе знать, конечно!..
Женщина задумчиво отвела со лба русую прядь и, прижав ладони к вискам, начала мерно раскачиваться взад-вперед, с носка на пятку и обратно. Объемная сумка, перевешенная через ее руку, послушно закачалась вслед за ней, раз за разом повторяя ее движения, глухо ударяясь о бок хозяйки, отскакивая от него и снова шлепаясь плашмя. Этот неожиданный маятник сперва удивил, а потом испугал Малику: никогда раньше она не видела мать Изольды в таком состоянии; в те несколько раз, когда она приходила к подруге в гости, Зинаида Ивановна была приветлива и спокойна. Конечно, Лизка говорила про истерики матери, но чтобы вот так – молча качаться на каблуках, закрыв глаза и сжав голову руками?..
– Зинаида Ивановна, вы меня слышите? – Малика с тревогой всмотрелась в лицо женщины, стараясь не обращать внимания на грязные потеки туши на ее щеках и смазавшуюся помаду. – С вами все в порядке? Хотите, я вызову врача?..
– Нет, не надо, со мной все хорошо. Прости, – мать Изольды рассеянно улыбнулась и, оторвав ладони от головы, тут же спрятала их за спину, словно стыдясь своей минутной слабости. – Я хотела… я спросила тебя про Нурлана… Значит, все верно, он будет здесь. – Женщина взволнованно опустила глаза, но тут же, загораясь новой мыслью, подняла их на Малику и уставилась на девушку безумным взглядом. – Ты должна сказать ему, чтобы он отменил свой бенефис! Я знаю, чувствую – случится что-то страшное!.. Ты обязана предупредить его!
– Но я не могу, от меня ведь ничего не зависит. – Девушка растерянно посмотрела по сторонам и, наткнувшись взглядом на афишу, вставленную под стекло на специальной доске между двух окон, оживилась. – Вон, видите? По всему городу расклеены плакаты, Нурлан Амангалиев дает концерты… Ведь я же не могу их отменить, правда? А торжество в ресторане – это часть мероприятия, понимаете?
Даже в сгущающихся сумерках яркая афиша привлекала внимание: могло показаться, что на стене ресторана не два окна, а три, и из третьего на мир величественно взирает статный мужчина в светлом бежевом костюме, с заметной проседью в густых черных волосах и легкой улыбкой на полных губах. Невольно засмотревшись на плакат, Малика не сразу увидела, как изменилось лицо Зинаиды Ивановны при взгляде на певца; оно как будто вдруг оплавилось, как свечка, потеряв четкие контуры, и в одну секунду постарело на двадцать лет.
– Вот о чем говорила Изольда!.. Афиши, по всему городу… Это они? – ткнув пальцем в плакат, Ситникова вопросительно глянула на девушку и, получив утвердительный ответ, горестно поникла, но тут же вышла из оцепенения и горячо заговорила. Малике показалось, что женщина заговаривается, однако прервать ее пламенную речь она не решилась. – Изольда не должна ничего узнать, дочь никогда не простит меня!.. Обещай, что ничего ей не скажешь!..
– А разве Изольда не знает, что Нурлан – ее отец? – Девушка недоуменно пожала плечами, но тотчас испугалась: может, не следовало говорить Зинаиде Ивановне о том, что подруга все рассказала им с Ленкой? Наверное, надо было держать язык за зубами, а она!.. – Изольда рассказала нам… мне и Лене… Но вы не бойтесь, мы никому ничего не скажем, честное слово!..
Какая неприятная ситуация! Малика выпрямилась, стараясь не клацать зубами от холода, и взглянула на свою собеседницу прямо и честно, ощущая себя партизанкой на допросе. Скорей бы тягостная сцена закончилась: она уже дико замерзла в тоненьком костюмчике. Побыстрей бы попасть в свой милый уютный кабинет и выпить горячего кофе!
– Когда Нурлан приезжает? – Женщина искоса посмотрела на Малику и перевела взгляд на плакат, некоторое время напряженно смотрела на него, потом вздохнула и отвела глаза.
– Сегодня, – любовно погладив пальчиком золотой циферблат
Господи, она опять ляпнула не то! Не стоило говорить Зинаиде Ивановне про жену Нурлана! По-детски закусив губу, Малика уставилась на круглый, похожий на гриб-дождевик, камешек у себя под ногами, автоматически вспоминая, все ли готово для встречи важного гостя.
Пристально поглядев на девушку, Ситникова мрачно кивнула и медленно пошла прочь от ресторана, безвольно передвигая ноги по гладким плиткам дорожки и не обращая внимания на мелкие лужи на своем пути. Ее каблуки несколько раз глухо чавкнули, когда женщина оступилась и соскользнула с плиты на грязь газона, но она словно бы ничего не заметила, так и продолжала идти, не оглядываясь на притихшую Малику. И только у ворот ограды, не дойдя нескольких шагов до будки охраны, Зинаида Ивановна остановилась и обернулась к девушке, устремив на нее суровый взгляд.
– Ты можешь мне не верить, но я это точно знаю. Изольда что-то задумала, останови ее! Она ненавидит Нурлана, и если ты ничего не сделаешь, случится непоправимое. Слышишь меня? Если бенефис состоится, Нурлан умрет, и виновата в этом будешь ты!..
Самое ужасное, что ей некого винить в том, что случилось! Виновата только она одна, и никто другой. Надо было думать головой, а не плыть по течению, как бумажный кораблик!
Застонав, Лена тяжело осела на пол и, прижавшись спиной к холодной кафельной стене, закрыла глаза. Теперь вся ее дальнейшая жизнь зависит от двух кусочков картона, над которыми она только что проделала предписанные инструкцией манипуляции. Через минуту… нет, лучше через две – для верности! – Лена найдет в себе смелость посмотреть на них и узнать свою судьбу. А пока пусть лежат на раковине, подальше от нее.
Конечно, она могла бы и сегодняшний день провести беззаботно, спрятав голову в песок, как страус, и сделав вид, что ничего особенного в ее жизни не происходит. Но хватит. Ленка все-таки не глупая школьница, чтобы не понимать простейших сигналов, исходящих от собственного организма, и если у нее уже полтора месяца нет месячных, а по утрам буквально выворачивает наизнанку, то вывод напрашивается сам собой. А это значит, что она должна, обязана все узнать точно, избавиться от подозрений, либо развеяв их, либо… Черт возьми, что она будет делать, если ее худшие опасения подтвердятся? Это сумасшествие! Но, как бы там ни было, тесты дадут нужную информацию.
Приступ тошноты, скрутивший ее на автобусной остановке чуть ли не на глазах у Малики, стал для Ленки последней каплей, и по дороге в парикмахерскую девушка заехала в аптеку. Почему-то она не смогла выбрать из тестов только один, и взяла два – дешевый вариант и дорогой; ей показалось, что так будет вернее. Но что она будет делать, если одна из бумажек ее казнит, а вторая – помилует?.. Да-да, к врачу Лена обязательно пойдет… потом. Вот только вряд ли это будет их семейный врач, придется искать доктора на стороне. Ей подойдет любая платная клиника, потому что там никто не узнает в дрожащей от страха дамочке уверенную в себе Елену Зарецкую, падчерицу известного всей Москве бизнесмена. А эта чертова Рублевка – просто деревня какая-то, и пока Лена дойдет до клиники, каждая собака будет знать, зачем она туда отправилась! А разговор с их семейным доктором! Можно представить, какими глазами он на нее посмотрит, ведь он же знает Лену с пятого класса, лечит всю их семью, такой заботливый и внимательный человек! А теперь она придет к нему со своей распухшей проблемой и потребует молчания и помощи!.. Интересно, и что тогда победит в милейшем Валерии Владимировиче: верность клятве Гиппократа или преданность семье Зарецких? Выдаст он Лену отчиму или будет до последнего хранить ее секрет, как положено врачу?..
Вздохнув, девушка открыла глаза и, с трудом дотянувшись до раковины, аккуратно взяла тесты за самые краешки. Еще один короткий миг она помедлила, прежде чем проверить результат своего «гадания», но потом решительно взглянула на картонки. На одном из тестов отчетливо проступили две красные полоски, другой стал ярко-розовым. Никаких вариантов, редкое единодушие присяжных и судей!.. Смахнув неожиданно навернувшиеся слезы, Лена еще раз посмотрела на коварные картонки, потом отвернулась, быстро-быстро поморгала и снова поднесла их к лицу; и пока ее глаза не привыкли к зрелищу, так и сидела, уставившись на них непонимающим взглядом. Две красные полоски – вместо одной, и розовое – вместо синего. Сомнений больше нет.
Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Она беременна.Глава 7
Усевшись на крепкую деревянную скамью, Арсений неторопливо снял забрызганные грязью кроссовки и переобулся в мягкие замшевые борцовки. Если бы не строгий запрет на «уличную» обувь в помещении фитнес-клуба, он бы не стал задерживаться в раздевалке и прошел прямо в зал. Все равно он сегодня не в настроении заниматься, и делать ему в «Ангеле» нечего, но отец велел прийти, поэтому Арсению, как послушному сыночку, пришлось плюнуть на свои планы и выполнить папочкину волю.