Изречения и афоризмы Ф. Ницше. Злая мудрость
Шрифт:
Каждый поступок продолжает созидать нас самих, он ткет наше пестрое одеяние. Каждый поступок свободен, но одеяние необходимо. Наше переживание – вот наше одеяние.
Только человек сопротивляется направлению гравитации: ему постоянно хочется падать – вверх.
Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, –
Первое, что необходимо здесь, есть жизнь: стиль должен жить.
Прежде чем быть вправе писать, следует точно знать: «это я высказал бы и исполнил бы таким-то и таким-то образом». Писание должно быть только подражанием.
Поскольку пишущему недостает множества средств исполнителя, ему надлежит в общем запастись неким образцом весьма выразительного способа исполнения; отражение этого, написанное, неизбежно окажется уже намного более блеклым (и для тебя более естественным).
Такт хорошего прозаика в том, чтобы вплотную подступаться к поэзии, но никогда не переступать черты. Без тончайшего чувства и одаренности в самом поэтическом невозможно обладать этим тактом.
Предупреждать легкие возражения читателя – неучтиво и неблагоразумно. Большой учтивостью и большим благоразумием было бы – предоставить читателю самому высказать последнюю квинтэссенцию нашей мудрости.
Этим конституционным монархам вручили добродетель: с тех пор они не могут больше «поступать несправедливо», – но для этого у них и отняли власть.
Хоть бы Европа в скором времени породила великого государственного мужа, а тот, кто нынче, в мелочную эпоху плебейской близорукости, чествуется как «великий реалист», пусть пользуется мелким авторитетом
Не давайте себя обманывать! Самые деятельные народы несут в себе наибольшую усталость, их беспокойство есть слабость, – в них нет достаточного содержания, чтобы ждать и лениться.
В Германии гораздо больше чтут желание, нежели умение: это самый подходящий край для несовершенных и претенциозных людей.
Воля есть созидательница.
Моя вторая человеческая мудрость в том, что больше щажу я тщеславных, чем гордых.
Кто должен двигать горами, тот передвигает также долины и низменности.
Кто из вас может одновременно смеяться и быть высоко?
Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией
Мужество – лучшее смертоносное оружие, – мужество нападающее: ибо в каждом нападении есть победная музыка.
Человек же – самое мужественное животное: этим победил он всех животных. Победной музыкой преодолел он всякое страдание; а человеческое страдание – самое глубокое страдание.
Сколько вижу я доброты, столько и слабости. Сколько справедливости и сострадания, столько и слабости.
Моя самая любимая злоба и искусство в том, чтобы мое молчание научилось не выдавать себя молчанием.
Властолюбие: но кто назовет его любием, когда высокое стремится вниз к власти! Поистине, нет ничего больного и подневольного в такой прихоти и нисхождении.
Человек есть мост, а не цель; он радуется своему полдню и вечеру как пути, ведущему к новым утренним зорям.
Наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы искали их. Их надо иметь, – но искать надо скорее вины и страдания!
И многие изобретения настолько хороши, что являются, как грудь женщины, – одновременно полезными и приятными.
Когда идешь к какой-нибудь цели, то кажется невозможным, чтобы «бесцельность как таковая» была твоим основным догматом.
Все равно, ничто не вознаграждается, знание душит.
Возносите сердца ваши, братья мои, выше, все выше!
Чем совершеннее вещь, тем реже она удается.
Я учу говорить нет всему, что ослабляет, – что истощает...
Я учу говорить да всему, что усиливает, что накопляет силы, что оправдывает чувство силы.
До сих пор никто не учил ни тому, ни другому: учили добродетели, самоотречению, состраданию, учили даже отрицанию жизни. Все это суть ценности истощенных.
Мораль ограждала неудачников, обездоленных от нигилизма, приписывая каждому бесконечную ценность, метафизическую ценность, и указуя им место в порядке, не совпадающем ни с мирской властью, ни с иерархией рангов: она учила подчинению, смирению и т. д. Если предположить, что вера в эту мораль погибнет, то неудачники утратят свое утешение – и погибнут.
Против учения о влиянии среды и внешних причин – внутренняя сила бесконечно важнее; многое, что представляется влиянием извне, в сущности есть только приспособление этой внутренней силы к окружающему. Совершено тождественные среды могут получить прямо противоположное толкование и быть использованы в противоположном смысле: фактов не существует. Гений не может быть объяснен из подобных условий возникновения.