Изумруд - камень смерти
Шрифт:
Первое, что надел на себя Шуба из одежды, была подмышечная кобура. Он хотел покрасоваться и произвести впечатление на партнеров, не подозревавших об оружии, бывшем все время у него под рукой. Те подыграли, проявив изумление и бурный восторг. Еще за полтора часа до этого Дыба вышел из парной и проверил одежду Шубы. Облезлый ТТ выпуска 1949 года он разрядил, а патроны ссыпал в карман шубинской куртки.
* * *
Капитан Васильев стал военным из любви к радиотехнике. Поступить в политехнический на популярнейший радиофак сельский паренек не имел никаких шансов, а вот в высшее военное училище зенитной
На седьмом году службы капитан Васильев начал пить, как и многие другие холостые офицеры. Женатые, впрочем, тоже не отставали. Капитану уже не хотелось поступать в академию, выбиваться в майоры и дальше в подполковники. Ему хотелось чинить телевизоры на гражданке или, оставаясь в рядах доблестных вооруженных сил Советского Союза, сидеть военпредом на оборонном заводе. Вот где теплое местечко: оклад, выслуга, даже премии, приходишь в восемь, уходишь в пять, как нормальный человек, костюмчик гражданский, ботинки неуставные. Принимаешь у заводских какую-нибудь локационную станцию - тумблерочками пощелкиваешь, ко всему придираешься, а они вокруг на цыпочках шур-шур-шур...
Перестройка и разрядка внесли смуту в плотные офицерские ряды. Старики вспоминали хрущевское сокращение: триста тысяч офицеров выкинули с толстых пайков на гражданские харчи - полковники с семьями ютились в коммуналках и вкалывали слесарями в шарагах. Ныли старики, а молодые офицеры, наоборот, копили жалованье, собирались в кооператоры. Уже открывались брокерские и прочие бизнес-курсы для демобилизованных военных интеллигентов, уже оборотистые майоры вовсю мели со складов налево "лишнее" имущество...
Примерно в это время воин якутской национальности, оператор радиолокационного комплекса, младший сержант Васильев в наказание за тупость, нерадивость, сон на дежурстве, курение на боевом посту, пререкание с офицером, неуставные отношения, неопрятный внешний вид и кучу других провинностей получил от своего непосредственного начальника и однофамильца капитана Васильева лопату и лом.
– Значит, траншея. От меня и до следующего столба, - капитан шоркнул подошвой хромача по земле, обозначив полосой начало траншеи.
Труд в СССР есть, как известно, дело чести, доблести и геройства. Но и наказывают у нас им же в виде исправительно-трудовых работ. Нетрудовые работы, видимо, тоже существуют, но не исправляют.
Не сержантское это дело - землю копать, да с начальством не спорят. Потребуешь уставного наказания - получишь уставную гауптвахту. Там будешь копать, только ночевать на нарах без матраса и в свободное время заниматься строевой. Младший сержант посмотрел вдаль, но никакого ограничительного столба не обнаружил. Метров через пятьдесят стояла стена леса. С длиной траншеи все было ясно.
– А глубина?
– В рост, - капитан неприязненным взглядом окинул малорослого якута и уточнил: - В мой.
У Васильева-подчиненного
– Тут камни, товарищ капитан, - заныл якут.
– Урал. Горный рельеф, - с философским спокойствием заметил немногословный капитан.
– А лом зачем?
– Зачем?
– испугался младший сержант.
– Затем, - пояснил офицер и напомнил: - В восемь заступаешь на дежурство, продолжишь завтра.
Так траншея стала любимым местом отбытия наказания. Любимым, естественно, для капитана, не для солдат. Каждый день кто-нибудь брякал ломом, углубляя дно, и махал лопатой, продлевая неровную щель. Васильев-начальник и не подозревал, что бесплатным трудом подчиненных прокладывает классическую разведочную геологическую канаву. Он ничего не смыслил в геологии, а из горных пород и минералов знал два - гранит и кварц. О гранитной стойкости он сам рассказывал на политзанятиях, а кварцевый резонатор - такая радиодеталь.
"Наверное, зеленый кварц. В граните," - подумал он, увидев зеленую блестку в сером каменном обломке на краю траншеи. Природная любознательность и стремление к познанию окружающего мира побудили прихватить обломок и провести исследование. Камень состоял из крохотных чешуек слюды, плотно слепленных между собой. С помощью узенькой острой отверточки их можно было отковырять одну за другой. Светло-зеленая искра по мере расчистки стала приобретать форму торчащего из камня края граненого стакана.
Капитан столь прозрачный намек не принял и в этот вечер не напился. И в следующий тоже остался трезв. Отшелушив все лишнее, он получил правильную шестигранную призму шириной в сантиметр и в два сантиметра высотой. Верхняя часть была чуть сколота и пронизана частыми мелкими трещинками, но нижняя половина, приятного травянистого цвета, была чиста и прозрачна. В ближайший выходной Васильев поехал в Екатеринбург, тогда ещё Свердловск. На главной площади города, в скверике у "Пассажа", с гордостью именуемом местными журналистами не иначе как "Наш Арбат", молодые художники рисовали на скорую руку портреты, а немолодые торговали пейзажами. Неподалеку были разложены деревянные и каменные изделия под присмотром продавцов-кустарей. Капитан подошел к одному из камнерезов, чьи изделия показались ему наиболее разнообразными и красивыми. Он молча протянул руку и разжал кулак. На ладони заиграл гранями зеленоватый кристалл. Камнерез надел очки и потянулся к камню. Васильев отвел руку и сжал кулак.
– Пятьдесят рублей, - сказал камнерез и сделал нетерпеливый жест, мол, давай скорее.
– Пятьдесят?
– с сомнением переспросил капитан и разжал руку.
– Ладно, - камнерез ткнулся очками в капитанову ладонь, - так и быть, семьдесят пять.
Капитан хмыкнул и снова зажал кристалл.
– Он же весь в трещинах и бледный, - возмутился торговец. Восемьдесят.
Васильев спрятал камушек в карман и быстро пошел прочь.
– Девяносто!
– настиг его последний вопль.