Изумрудные глаза Будды
Шрифт:
Мне было хорошо. Мне было спокойно. Мне было комфортно и приятно.
– Вадик!.. – произнесла я. – Я так счастлива!
Больше ничего не помню. Я заснула.
Глава 24
Я проснулась от того, что меня кто-то тряс за плечо.
– Юлия Владиславовна! Юлия Владиславовна!
Где это я?
Открыла один глаз. Надо мной стояла совершенно незнакомая дородная женщина лет пятидесяти с очень приятным простым лицом.
Я в больнице?
– Юлия Владиславовна! Вы просили
И тут я все вспомнила и бросила взгляд налево, на огромное пустое место на кровати. Оно даже не было примято. Значит, Вадим не остался. Хотя что он мог обо мне подумать?.. Заснуть в объятиях мужчины, когда он… Идиотка.
– Завтрак готов, – продолжала женщина. – Вам сюда принести или вы спуститесь вниз?
– Спущусь. Через десять минут. То есть пятнадцать. Спасибо.
Женщина улыбнулась, кивнула и вышла из спальни.
Я пулей вылетела из постели и поняла, что спала совершенно обнаженной. Значит, Вадим меня раздел. Где же халат? Так, на кресле. Я его накинула, бросилась в ванную, залезла под холодный душ, потом почистила зубы, быстро причесалась, вернулась в комнату, надела джинсы и футболку, приготовила свитер, который натяну перед выходом, подвела глаза и спустилась вниз.
У лестницы дежурил амбал, который указал мне направление к столовой. За огромным столом сидел Вадим с двумя соратниками, и Пашка, к моему огромному удивлению, весьма бодрый. Я его таким после ночи возлияний ни разу в жизни не видела.
Я вежливо поздоровалась и пристроилась рядом с Пашкой, украдкой на него поглядывая. Пашка понял смысл моих взглядов и пояснил, что в Сибири, как он выяснил на личном опыте, есть свои методы подготовки пьющих специалистов к работе, которые были ему продемонстрированы. Результат налицо и на лице. Когда Пашка выйдет на пенсию, он о них книгу напишет. Я попросила Вадима обучить меня этим методам, а то «отрезвление» оператора по утрам обычно занимает у меня немало времени, которое я сама могла бы провести в постели в объятиях Морфея.
Мне обещали их показать.
– Паша, а камера в каком состоянии?
– Юля, обижаешь! – воскликнул оператор. – Да я вчера, перед тем как напиться, первым делом ребятам пояснил, что мне нужно, и сам поработал!
Вадим сказал, что весь отснятый Пашкой материал будет сегодня в течение дня переправлен в Питер, нам сделают копии.
– А Татьяна? – посмотрела я на Вадима.
– Решила все-таки не лететь, а отдохнуть.
Я кивнула, плотно позавтракала, потом все-таки заглянула к подруге в спальню, она сонно пробормотала, что кто-то из нас должен быть отдохнувшим и хорошо соображающим, и отключилась.
У Татьяниной двери меня поджидала домработница и сказала, чтобы я отдала ей вещи в стирку. К вечеру все будет выглажено.
Я забрала у себя в комнате диктофон, фотоаппарат, блокнот с ручкой, оделась и спустилась вниз.
Минуты через две раздался гул спускающегося вертолета.
В вертолете я опять заснула, как, впрочем,
Меня вскоре разбудили и попросили рассказать командиру вооруженного отряда, кто может находиться в домике и окрестностях. Он очень внимательно меня выслушал, потом передал информацию во второй вертолет. Вадим молча сидел с автоматом.
Вначале у места упавшего самолета сел только один вертолет, второй стал летать над поляной и над домом, из которого никто не выходил. Не услышать гул, по-моему, было нельзя. Значит, все прячутся?
Бойцы из первого вертолета сообщили, что дом окружен. Правда, их мы не видели. Вероятно, они оставались под деревьями. В нашем вертолете включили громкоговоритель и предложили всем выходить с поднятыми руками. Опять никто не вышел.
– Юля, давай ты скажи, – велел Вадим.
Я представилась, объявила, что прилетела спасать людей, как и обещала, и попросила живых выйти. Опять тишина…
Мне стало не по себе.
Из леса выскользнули фигуры, одетые в белые маскировочные костюмы, и короткими перебежками стали приближаться к дому. По ним никто не стрелял. Взяли они дом без труда. Вскоре одна из фигур в белом вышла на улицу через дверь и махнула нам рукой. Вертолет сел на вытоптанной нами площадке перед домом.
– Что это?! – Вадим в непонимании уставился на почерневшую ванну, так и стоящую все на том же месте. Мы с Пашкой пояснили. В рядах послышались смешки. Один парень покрутил пальцем у виска.
– Прошу, – открыл передо мной дверь командир второго отделения, а сам остался совещаться с начальством и Вадимом.
Пашка приготовил камеру, и мы оказались в доме, где провели столько дней.
За столом в каминном зале на своем традиционном месте в гордом одиночестве восседал вхлам пьяный поэт Олег Владимирович. Рядом стоял один боец. В помещении сильно пахло перегаром. Так у Пашки бывает по утрам, когда я приезжаю его будить после пьянки с сотрудниками МВД или морга, его обычными собутыльниками. На столе перед поэтом возвышалась наполовину опорожненная бутылка со светлой мутноватой жидкостью без опознавательных знаков. Рядом лежал внушительный обгрызенный кусок колбасы, вроде бы домашнего копчения, и армейские сухари. Под столом валялись две такие же пустые бутыли.
– Это откуда взялось? – спросила я, не здороваясь.
Поэт оторвал мутный взор от пачки бумаги, лежавшей перед ним, сфокусировался на мне и воскликнул:
– Юля, а ведь он не обрезанный!
В этот момент в каминный зал как раз заходил Вадим с командиром отряда боевиков.
– Вы это о чем? – Вадим странно посмотрел на меня. Пашка заснял поэта с натюрмортом. Может, продадим потом киношникам, снимающим фильмы ужасов.
– О негре-мусульманине, перешедшем в христианство, – ответил Олег Владимирович.