Изумрудные зубки
Шрифт:
– Здрасьте, – дурашливо раскланялся Карантаев, шаркнув ножкой в не очень чистом ботинке. – А что, щас так носят? – кивнул он на сооружение на Сычевской голове, немедленно стянул с себя куртку и тоже нацепил ее на голову. А потом присел рядом с ней на скамейку и, поймав ритм раскачивания ее ноги, тоже начал «черта качать».
И тоже закурил сигарету. «Два придурка» – поставила диагноз Сычева, представив, как они смотрятся со стороны.
– Чегой это вы тут делаете? – поинтересовался старший лейтенант, пуская дым через нос и косясь чуть ниже Сычевской шеи.
– А
– Я мимо шел.
– Ну и я шла.
– Вы не шли. Вы сидели, курили, хмурились и делали умную ро... умное лицо под своим пиджаком. – Он тоже снял с головы куртку и накинул ее на плечи.
– Ну и ты не шел! – зло сказала Сычева, переходя на «ты». – Ты тут что-то ... вынюхивал.
Карантаев захохотал.
– Сдается мне и ты тут что-то вынюхивала!
Злиться кроме соседей еще и на лейтенанта у Сычевой не было сил.
– Нет ничего отвратительнее зажравшегося, равнодушного обывателя, отгородившегося от мира железной дверью своей квартиры, – высказала Сычева свои впечатления от общения с жильцами дома.
Он понял, о чем она говорит. Но ответ лейтенанта не выдерживал никакой критики. В ответе оперуполномоченного напрочь отсутствовала гражданская позиция:
– Их можно понять, – сказал он. – Кому охота быть свидетелем, обивать пороги судов и дознавательных органов, подписывать протоколы, участвовать в очных ставках? За это деньги не платят, а личного времени убивается масса. Будь у меня семья, свой маленький, тихий мирок, я, пожалуй, тоже поставил бы железную дверь, навесил замков, и на вопросы кого бы то ни было, отвечал: «Знать ничего не знаю!»
Сычева уставилась на него во все глаза.
– А если пропадет член этой самой твоей семьи? Пропадет прямо из подъезда, оставив на стене и ступеньках пятна теплой, еще свежей крови?! – Конец фразы она проорала, поймав на себе чей-то взгляд из-за занавески в окне первого этажа.
– Вот для этого и существуют такие сильные, смелые, профессиональные парни как я! – сказал Карантаев. – Кстати, именно тебя я и разыскивал. Но твой телефон не отвечает, а по адресу мне никто не открыл дверь. Ты же не хочешь, чтобы я вызвал тебя на допрос повесткой? Давай поболтаем где-нибудь тет на тет. Я на машине!
Волшебные слова «повестка» и «допрос» сделали свое дело.
Сычева как завороженная встала и потащилась за лейтенантом в его раздолбанную «восьмерку». А потом тряслась с ним на соседнем сиденье, пока он гнал по проспекту машину, извергая из своего агрегата черные клубы дыма.
В общем, она оказалась полной дурой, потому что очухаться не успела, как очутилась в каком-то парке отдыха, в тесной, шаткой, скрипучей кабинке «Колеса обозрения», переполненного восторженной публикой по случаю выходного дня.
Колесо неумолимо понесло ее вверх – к жиденьким облакам, к неяркому солнцу, к беззаботно порхающим птицам.
– Отличненько, – потер руки старший лейтенант Карантаев. – Тут никто нас не услышит, никто не потревожит. Обожаю вести беседы в нетривиальных местах.
В центре
Лучше бы она получила повестку и пошла на допрос в ментовку, чем будет теперь трястись от страха в этом «нетривиальном месте»!
Земля медленно уплывала вниз, голова начинала кружиться, а лейтенант все молчал.
– Ну?! – требовательно спросила Сычева. – Задавай мне свои вопросы!
– Да ты никак высоты боишься, – усмехнулся Карантаев.
– Ничего я не боюсь, – Сычева сделала над собой усилие и отцепилась от поручня.
– Ну, раз не боишься... – Он сам взялся за обруч и вдруг начал вращать его, раскручивая кабинку вокруг своей оси.
– Прекрати! – заорала Сычева и зажмурилась. – Я идиотка, что согласилась поехать с тобой. Я напишу на тебя жалобу. Я напишу, что ты жрешь в квартирах потерпевших, а свидетелей загоняешь на чертово колесо, чтобы снять показания! Я... – Она открыла глаза. Кабинка уже не вращалась, она только медленно двигалась вверх – к облакам, к солнцу, к птицам.
– Да ладно тебе, – неожиданно смущенно сказал Карантаев. – Я хотел просто с тобой неформально поговорить на тему исчезновения твоего возлюбленного. Я же вижу, как ты по нему убиваешься. Куришь как паровоз, в детектива вон начала играть – по соседям с расспросами бегаешь. Я ж не силой тебя сюда затащил, думал, тебе понравится. А ты – «жалобу напишу!»
– Задавай вопросы. Я хочу, чтобы Глеба нашли. Я хочу этого больше всего на свете! Видишь, готова даже болтаться под облаками и слушать твой бред.
– Этот твой Афанасьев – странный очень человечек! Я тут рыл-рыл на него, но, кроме необузданного донжуанства, зацепиться совсем не за что. Он пустой и какой-то стерильный тип.
– Не смей так говорить о нем.
– Друзей у него нет, приятелей тоже, врагов вроде не наблюдается. Из интересов – только карьера и бабы. В общем, скользкий, радужный, пустой мыльный пузырь.
– Не смей так о нем говорить!
– Странно, что он пропал при таких обстоятельствах.
– Но пропал же! Значит, ты сделал не те выводы, сыщик. Не такой уж он мыльный пузырь.
– В его вещах ни дома, ни на работе не обнаружено ничего дающего хоть какую-нибудь подсказку. Компьютер у него чистый. Такое впечатление, что он боялся хранить в нем какую-либо информацию, кроме текущей работы. Или... этой информации у него просто не было! В общем, я не нашел в шкале его ценностей ни принципов, ни убеждений, ни друзей, ни врагов, ни ... в общем, что бы ты ни говорила, но это странно, что он пропал при таких обстоятельствах. Выкупа за него не просят. Об убийстве говорить преждевременно. Я говорил с его бабкой и матерью. Они рыдают, пьют корвалол и твердят в один голос: «Глебушка очень хороший мальчик, его все очень любили, он не делал никому зла!» Только мне показалось, что он и добра никому не делал. Правда, за это не бьют по голове и не увозят в неизвестном направлении... Не за что зацепиться. Скользкий, легкий, мыльный...