Изумрудные зубки
Шрифт:
За окном хулиганила непогода – ветер гонял пустые пластиковые бутылки, ломал ветки деревьев, выворачивал наизнанку зонты, дождь хлестал по лицам прохожих, барабанил по крышам машин, бился в окна упрямыми длинными струями. Подоконник был мокрый.
Татьяна закрыла окно и вернулась на кухню.
– Она удрала. – Татьяна швырнула ключ от комнаты в центр стола. – Открыла окно и удрала прямо в халате и тапочках! Взяла только ... – она покосилась на Тараса, – то, что лежало возле твоей сумки. А мобильник оставила.
– Черт! Я не подумала, что здесь первый
– Чур, я у очага, – поспешно сказал Паша. – Не люблю резких движений, в особенности погонь, в особенности на ночь глядя.
– Если я могу чем-то помочь... – Тарас встал и вопросительно посмотрел на Татьяну.
– Вы на машине? – крикнула из коридора Сычева.
– Само собой, – Тарас показал ключи, которые все время крутил на пальце.
– Тогда пойдемте! Вы такой огромный и такой сильный, что с вами я буду чувствовать себя в безопасности! Быстрее одевайся, вешалка! Мы можем не успеть!
– Не смей называть меня вешалкой, – буркнула Татьяна, цепляя ногами кроссовки, и поймала насмешливый взгляд циклопа.
– Ешь!
Луиза поставила перед Глебом тарелку. Бурая масса отвратительно пахла и имела совсем несъедобный вид.
– Кажется, именно этим я кормил сегодня свиней, – осторожно, стараясь не смотреть на Луизу, заметил Глеб. Он набрал в ложку осклизлой жидкости и вылил ее обратно в тарелку. Желудок сводило от голода, но проглотить эти помои, он, пожалуй, не был готов.
– Правильно, миленький! Хрюшки именно этим и завтракали! Ешь на здоровье! Тут и сухари размоченные, и горох с тушенкой, и остатки гречневой каши, и даже Зинкин позавчерашний суп!
– Зинкин позавчерашний суп, – меланхолично повторил Глеб. – Но я работал! – заорал он и даже хотел шарахнуть по столу кулаком, но вовремя передумал, опустил руку и тихонько забарабанил пальцами по клеенчатой скатерти. – Я видел, на печке кастрюля с борщом стоит, – жалобно сказал он.
– Мало ли что ты видел. Борщ – пища наваристая и дорогая. А ты плохо работал, миленький! – Луиза вытерла мокрые руки о цветастый передник, который нацепила поверх спортивного костюма.
Господи, как это было унизительно, – просить еду у отвратительной, малообразованной бабы! Но голод не тетка, а злой дядька – любила шутить его мама.
– Плохо работал, – повторила Луиза и присела за стол напротив него. – Помои разлил, – начала загибать она пальцы, – перегородку сломал, поддоны с пометом в колодец вывалил вместо компостной ямы, сарай порубил, Колю моего до исступления довел, куры летать до сих пор пытаются, кролики трясутся вместе с клетками и не жрут ничего, а свиньи... свиньи, миленький мой, стали проявлять склонность к побегу – подкоп под сарай роют. В общем, довел ты мою скотину до скотского состояния! – Она мелко, тихонько и отрывисто захихикала. – Вот подучишься немного, освоишься, выйдешь в режим самоокупаемости, тогда налью борщика.
– Я огурцов нарвал! – срывающимся от обиды и унижения голосом выкрикнул Глеб. – Целый таз отборных,
– Семенных! – Луиза перестала хихикать. – Ты обобрал все семенные огурцы в теплице, и оставил меня на следующий год без семян! Где это видано, чтобы Луизка Воеводина на базаре семена покупала?! Это же тратиться придется! Деньги платить!
– Я самые крупные выбирал, – пробормотал Афанасьев. – Я очень старался.
– А нужно было самые маленькие, пупырчатые огурчики собирать! Неужели московские журналисты такой ерунды не знают?! Ты что, водку огромными огуречищами закусываешь? Они ведь и в банки не влезут!
– Я водку не пью, – прошептал Глеб. – Я коньяк с лимоном употребляю и морепродукты.
– Ну, лимоны в огороде у меня не растут, и морепродукты в колодце не завелись пока. Так что ешь, что даю.
Глеб низко склонился над тарелкой и быстро выхлебал из тарелки бурую массу.
Знала бы мама! Не говоря уже о бабушке.
Луиза внимательно, не отрываясь, смотрела как он ест.
– Молодец! – похвалила она, когда он все съел. – Теперь тарелку помой.
Афанасьев встал и потащился к жестяной раковине, над которой висел большой водонагреватель.
– Воду, воду горячую экономь! – приказала Луиза. – Это тебе не город, каждая капля за мой счет нагревается!
– Я и экономлю, – пробормотал Глеб и с тоской посмотрел в окно, которое, как почти все окна в этом доме, выходило на глухой кирпичный забор.
Когда Афанасьев собирал огурцы в теплице, он через стеклянные стены хорошо рассмотрел территорию, прилегающую к дому. Кроме большого, ухоженного, и уже приготовленного к зиме огорода, тут имелась зеленая лужайка перед крыльцом, колодец, пара сараев, пристройка к дому, – очевидно летняя кухня, и еще одна небольшая постройка без окон, о назначении которой Глебу думать совсем не хотелось. Баня, одним словом, была еще во владении Моны Лизы.
«И как я сюда смог попасть?» – снова подумал Глеб, рассматривая высокие кирпичные стены. Он нисколько бы не удивился, узнай, что небольшой участок колючей проволоки, ограждающий территорию с одной стороны, находится под напряжением. «Как на зоне», – решил Афанасьев.
А еще по участку бродили два огромных облезлых пса, которые вели себя тихо, но что-то в их мрачном виде говорило, что если Афанасьев попробует проделать какие-нибудь нестандартные действия, – сигануть через забор, к примеру, – псы немедленно порвут его в клочья.
В общем, вынашивать планы побега в такой обстановке было практически невозможно. Более того, после битвы с петухом и тарелки «Зинкиного позавчерашнего супа» Афанасьев чувствовал себя полностью морально и физически сломленным.
Он раб!
В самом примитивном и некрасивом смысле этого слова.
Он помыл, наконец, тарелку, а заодно и всю посуду, которая была в раковине.
– Молодец! – снова похвалила его Луиза и поставила на стол вазочку с красным вареньем. – Можешь чаю попить. Заслужил. – Она налила в простой граненый стакан заварки и разбавила ее кипятком из чайника.