Изувер
Шрифт:
— Если жахнуть из двух стволов… — загадочно как-то протянул отец и посмотрел на Павла. Тот выдержал взгляд, не стушевался и не отвернулся.
— Главное, язык за зубами держать. Никому ни слова! Хоть через год, хоть через два, а вякнет человек — пропадет.
— Ну а на хера он эти пушки у ментов забрал? — снова заговорил Володя. — Че с ними делать-то? Опять ментов мочить? Новых? У тех пушки отымать?
За столом началась новая дискуссия. Гудели все разом, шумно обсуждали животрепещущую для бывших зеков проблему: что делать с пушками?
Вачентина, кончившая
Павел пригубил из своего стакана, поднялся.
— Я там в сарае ключи от мопеда возьму, — сказал он, обращаясь к отцу. — Да и движок гляну. Покупатель, кажется, нашелся, пацан один, спрашивая запчасти. Тысяч пятьдесят обещали.
— Что так мачо? — отец поднялся, поддернув сползающие на слабой резинке трусы, пошел проводить Павла до двери.
— За новый на рынке восемьдесят дают, а уж за наш…
У самых дверей отец, обняв Павла за шею, приглушив голос, сказал:
— По уму, Пашок. Главное… ни гуту. Понял?
«Знает про сумку? — Койот напрягся. — Пистолеты видел?!»
— Ты о чем? — спросил как можно равнодушнее.
— Да я так, Пашок. Вообще. Говорю, что жить надо осторожно. Сделал дело и сиди молчи. Целей будешь. Ладно, иди.
Койот пошел. Копался в сарае с мопедом, заброшенным еще после школы, чутко прислушивался к шагам — не идет ли кто?
Стемнело. Он зажег фонарь. Электрический свет мягко плавал по убогим внутренностям сарая, освещая то ребра двигателя мопеда, то темное оконце, то разбросанные на полу ключи.
Проверившись (выглянул из приоткрытой двери), Койот разбросал в углу сарая хлам — обломки стульев, ржавые ведра, старую обувь…
Сумка с оружием была на месте. Но ощущение, что кто-то видел ее, копался в ней, не проходило.
Кто? Отец? Валентина? Ведь она тоже за чемнибудь могла прийти в сарай.
Скорей всего отец. Он же намекал, что знает что-то. Не зря сказал, мол, держи язык за зубами.
Хотя впрямую не признавался ни в чем и его, Павла, прямо ни о чем не спросил.
Странно. Хотя если подумать, то отец поступил с ним мудро. С одной стороны, как бы и знает, с другой — не хочет знать.
Тем более сумка не должна здесь находиться больше ни часу. Не скажет тот, кто ничего не знает. Аксиома.
Обрез больше не нужен. Это однозначно. От него сегодня же надо избавиться. «Макаровы» — спрятать. Надежно. Надолго. Не очень далеко от дома.
Обрез он утопит в водохранилище. Но, может быть, не сегодня. Сегодня он просто перепрячет его. А пистолеты из города увезет. И спрячет очень надежно. Он знает где, присмотрел место.
…В пригороде, у спящего уже поселка, Койот сошел с электрички, двинулся вдоль путей. Отмахав с километр, углубился в молодой сосновый лес, остановился, озираясь. Здесь, на перекрестке двух неприметных лесных дорог, было тихо, темно. Верхушки сосен еле угадывались на фоне беззвездного темно-фиолетового неба. Шумно хлопая крыльями, пролетела какая-то большая ночная
Подождал, пока сердце успокоится. Подсвечивая себе фонарем, отсчитал от лесного перекрестка тридцать шагов влево, вдоль юй тропинки, что вела вглубь. Стал копать прихваченной из сарая деаской лопаткой яму. Грунт был песчаный, сухой и потому легкий. Квадратная неглубокая ямка скоро зияла перед ним ровными краями. Рука в нее уходит почти вся, хватит. Глубже не надо.
На дно тайника он положил тщательно завернутый в пленку и заклеенный синей изолентой пакет. С пистолетами ничего не случится. Он их хорошо, обильно смазал. Никакие дожди не промочат. Пусть полежат зиму. А там видно будет.
Тайник-ямку он засыпал, утрамбовал, сверху положил срезанный неподалеку дерн.
Попрыгал на этом месте.
Кто тут что может заметить? Самому бы потом найти.
Лопаткой нанес на нескольких сосенках насечки. Получится треугольник. В центре этого треугольника — тайник.
Хорошо Теперь найти просто.
Услышат вдруг чье-то глухое и довольно злобное рычание.
Встрепенулся, поднялся с колен. Направил в сторону рыка туч фонаря. В сосновых зарослях сверкнучи чьи-то желтые, фосфорически горящие глача. Мелькнула и исчезла большая серая тень.
Кто это? Волк? Собака?
Зябко передернув течами, Павел торопливо пошел прочь, оглядываясь, и то и дело посвечивая себе за спину Не трусил, нет, но нападения ждал. Жаль, пистолеты теперь там, в земле.
Заблестели показавшиеся впереди рельсы, и Койот перевел дух. Спокойно горел перед посадочной площадкой зеленый огонь светофора. На высокой беюнной платформе маялись несколько человеческих фигур Значит, скоро придет поезд, он все правильно рассчитал…
В пяти шагах от светофора Койот прикопал лопатку. Пригодится. Да и жаль было бросать — в детстве, у дома, строил с ее помощью снежные крепости, а весной копал канавки, чтобы вода побыстрей сошла с асфальта.
Когда-то эту лопатку покупала ему мать.
.. На следующий день, вечером, показывали по телевизору похороны милиционеров. Заплаканные лица матерей и вдов, сурово вытянувшиеся лица почетного караула. Что-то говорили начальник УВД, генерал Тропинин, потом начальник райотдела, где служили Косарев и Кривцов, товарищи по службе. Что именно они говорили. Койот, как и другие теле зрители, не слышал речи не записываюсь. Но можно было понять и без комментатора, его, неизвестного убийцу, лежащего сейчас на диване у себя дома и спокойно взирающего на дело рук своих, явно проклинали.
Как иначе?!
Потом кто-то из ментов-розыскников, одетый цивильно, в гражданское, повернувшись к камере затылком, отчетливо произнес в микрофон.
— Мы этих подонков все равно найдем Мы уже кое-что знаем о них.
Конечно, мент блефовал. Пугал обывателей.
Точнее, заверял их, что милиция что-то знает «про убийц».
Убийца, сидя на диване, лишь усмехнулся.
В ментовке по-прежнему ничего не знают. Это точно.
— Паша, иди ужинать, — позвала из кухни жена — Сейчас, досмотрю вот. Милиционеров хоронят.