Изувер
Шрифт:
Его отнесли уже спящего в подвал, оставили до утра в покое.
Утром Мосол подтвердил данное слово. Память крепко держала двухнедельные муки, повторять этот кошмар не было ни сил, ни желания. И он знал: Гейдара ему не простят. Придется отрабатывать, иначе его ждет мучительная смерть, перед нею — дикие, зверские пытки. А боли Мосол очень боялся.
— Ты куда это запропастился?
Кашалот подозрительно и настороженно присматривался к больному на вид Мосолу.
— Парней к тебе
— Кололся… пил… — угрюмо отвечал Мосол. — Все забыл, Борис, прости. На дне побывал, старуху с косой видал.
— Ну и как она?
— Не трави душу. Звала. Еле выскребен.
— Гм. Ну-ну.
Кушнарев — они стояли возле «Чероки» — верил и не верил своему боевику-бригадиру. Словно принюхиваясь, смотрел на Мосола во все глаза, старался проникнуть глубже в его ответы, но это плохо получалось, Мосол будто в глухую защиту ушел, в душу не пускал, отвечал односложно, упрямо, с завидной настойчивостью. С лица Кашалота не сходила гримаса растерянности и подозрительности.
— Ладно, прогулы отработаешь, — сказал он наконец. — По две недели гулять… да какой две… три уже скоро!.. Болтаться без дела я никому не позволю. Садись, поехали.
«Чероки» катил по просохшему после остатков снега и бурных весенних дождей Левобережью. Улицы кое-где выскребли, газоны чуть тронулись зеленцой, лед на водохранилище растаял, исчез, шустрый апрельский ветер играл с водой, гнал по ее поверхности веселую, мелкую, как плотва, рябь.
Кашалот, повернувшись к окну, мечтательно вздохнул:
— Ну, скоро сезон, соскучился я по яхте. Скоро поплывем, братцы. Еще недельку-другую да и… Поплывем!
И вдруг заорал дурашливо, совсем по-мальчишески:
— Над белой яхтой парус распущу-у, Пока не знаю с ке-е-е-ем…
Они приехали в офис. Кашалот выпроводил каких-то просителей с их «личными вопросами» (неприемный день!), велел Мосолу и Колорадскому Жуку, поджидавшему шефа на диване в приемной, зайти.
Сам плотно прикрыл дверь, закурил, кинув ногу на ногу.
— Так, братцы-кролики. Дело есть. Пришло время поработать. Чувствую, покатили на меня бочку, надо упредить.
Встал, подошел к сейфу, вынул из него «Макаров» Мерзлякова, загнал в рукоять обойму, подал Мосолу.
— Мамеда замочите. Потом мента нашего, Мерзлякова. Можно в обратном порядке, но обязательно в один день. Понятно?
Мосол с Колорадским Жуком переглянулись, судорожно дернули головами. Молчали.
— Вечером мне скажут, где Мамед будет. Он с шлюшонкой одной завожжался, а девка эта наша, ясно? Предварительные сведения такие: ночевать будет на Краснознаменной, адрес я потом скажу. Придете ко мне сюда же.
— Девку эту… тоже мочить?! — Колорадский Жук нервно сглотнул слюну.
— На хера ее мочить, ты что, совсем?! — Кашалот постучал себе по лбу. Я ж тебе говорю: наша девка, она и наводку дала.
Ну, идиот! Припугнуть ее надо, чтобы с черными не якшалась, а так… нам шлюхи самим нужны, понял?.. Мамеда кладите наверняка, с контрольным выстрелом. Как Резаного. Пушку не бросайте. Мерзлякова положите дома, ночью. Он сейчас живет один, знает, что от меня кто-то придет… я ему сказал. С «товаром». Имитируйте самоубийство. Напоите его шампанским, я дам вам бутылку с порошочком… он быстро заснет. Дальше сообразите. Но чтоб все правдоподобно было, пальчиков ваших нигде не должно быть.
— А если он дверь не откроет? — спросил Колорадский Жук.
— Я же сказал: откроет. Он знает, что со мной лучше не ссориться. На нем много чего висит, тот же Гейдар Резаный… Мент этот вот у меня где!
И Кашалот сжал перед собою на столе большой волосатый кулак.
…Вечером, в темноте, Мосол и Колорадский Жук вновь приехали к Кашалоту. Тот назвал им точный адрес на Краснознаменной, рассказал, как лучше подкараулить Мамеда. Назвал примерное время, когда он приедет с девицей на ночевку. Ждать в подъезде нужно заранее, одному караулить где-то поблизости, а другому — стрелять.
Колорадский Жук послушно кивал. Мосол помалкивал.
— Ширнешься для храбрости? — спросил его Кашалот. — А то, вижу, нос повесил. Боишься, что ли? Черного жалко? А они нас с тобой не пожалеют. Вон, в Чечне…
— Чего бояться?! — перебил Мосол. — Просто думаю. Девку бы не зацепить.
— Она, когда увидит человека в подъезде, отскочит в сторону, понял?
Кашалот сделал Мосолу инъекцию (к опию сам Кушнарев пристрастился после первой отсидки), довольно глянул на боевика, похлопал по плечу.
— Ну вот, сразу повеселел. А то сидит, как хрен моченый… Ладно, поехали, проводите меня до дома. Леху с Кисой я отпустил, они в сауну отпросились. Поехали!
Залезли втроем в «Чероки», Кашалот сел за руль, покатили по городу резво, лошадок в моторе было много. В приоткрытых окнах засвистел свежий вечерний ветер.
У поворота в свой переулок Кашалот притормозил.
— Ну все, ребята, пока. Желаю успеха. Берите тачку и дуйте на Краснознаменную. Часа полтора-два, думаю, придется вам потоптаться, а потом и Мамед пожалует…
Договорить он не успел. Мосол, давно уже передернувший затвор «Макарова», выстрелил ему в спину, через сиденье, в левую часть груди.
Выстрел получился глухим, почти неслышным.
Даже Колорадский Жук и тот не сразу все понял.
— Ты что? — охнул он, когда увидел, как Кашалот упал на руль. — Ты… зачем?
— За него нам с тобой все равно меньше дадут, чем за Мамеда, Мерзлякова и всех остальных, — спокойно сказал Мосол. — Под вышак я не стремлюсь. А Кашалот нас под «вышку» и пихает… Давай, перетянем его на заднее сиденье. Шевелись, шевелись, Жучок! Не мандражи. Дело сделано. Садись за руль.