Изувер
Шрифт:
Признания обвиняемых — без запинки.
Показания свидетелей — слаженный народвый хор: никто не фальшивит, партию свою ведет по нотам, знает назубок.
Адвокаты лишь горестно разводят руками и прячут глаза от родственников обвиняемого, у которых запросили слишком большие гонорары и гарантировали освобождение прямо в зале суда.
Сам преступник сидит подавленный, аки зверь (зверь он и есть!) в клетке из толстых прутьев, повесив голову: конец. Финита ля комсдиа.
А конвой по окончании чтения приговора алчно позванивает уже готовыми наручниками…
Подобным образом, будто девчонке-студентке, Василий Васильевич
— Пусть ищут оружие! — сказал в заключение их беседы Заиграев, и лицо зама прокурора сурово закаменело. — Пусть побегают, поломают голову, поработают как следует. Без оружия я разрешения на задержание Волкова не дам.
Конечно, Василия Васильевича можно обвинить в служебном бюрократизме, в том, что он — бесчувственный чинуша, не понимающий остроты момента. И сама Крайко, когда сияющий Мельников прибежал к ней и доложил обстановку, обрадовалась и загорелась: конечно, надо брать Пашу! Сейчас же! И рука ее сама собой потянулась к бланку ордера на задержание.
И вот — это бесстрастное, отчужденное даже лицо заместителя областного прокурора, его волевое решение искать орудия убийства! А он — начальник, его не перепрыгнешь.
— Волкова необходимо немедленно задержать, Василий Васильевич! — В голосе Крайко прозвучали просительные, жалобные даже нотки. — Он даст нужные показания, я вам это гарантирую. Я сама буду его допрашивать. Я убеждена, что это тот человек, которого мы ищем. Это он! Я в этом нисколько не сомневаюсь.
— А я сомневаюсь, Эмма Александровна! — сказал Заиграев, как кирпич положил — тяжело, веско. — Или мы с вами будем действовать по известному принципу: признания подозреваемого — царица доказательств? Так не забывайте, пожалуйста, что времена Вышинского давно уже прошли. Признания любой ценой мне не нужны.
У вас в СИЗО уже сидит, кажется, этот… как его…
Мотыль, да? Теперь и Шакала туда же? А потом мне подписывать новые постановления об освобождении?
— Мотыля я выпустила под подписку о невыезде, Василий Васильевич, призналась Крайко.
— Ну, тем более, дорогая моя! — обрадованноторжествующе воскликнул Заиграев. — Что же вы от меня хотите в таком случае? На посмешище выставить? Нет-нет, никаких постановлений по этому Шакалу я подписывать не буду. Пусть ваши любимые оперативники поработают еще, чего вы так спешите? Если этот Волков не убежал из города за это время, какой резон ему бежать, скажем, завтра?.. Чувства сотрудников ФСБ я понимаю, а опережать события не хочу. Желаю успеха!
С этими словами Заиграев выпроводил Крайко, и она ушла не солоно хлебавши в свой кабинет, где ее ждали Мельников и Костенкин.
— Не подписал! — с порога объявила Эмма Александровна, и опытным оперативнику и следователю ничего не нужно было объяснять. Но все же Крайко добавила: — Велел искать пистолеты.
Посидели все трое молчком, покурили.
Первым поднялся и ушел Костенкин. Потом встал и Мельников.
— Ну, я тоже пойду, Эмма Александровна. Доложу своему начальству.
— Да ух доложи, Саша, доложи, —
Мельников потоптался у дверей.
— Ладно, стволы поищем. Заиграев формально прав. И с Пашей поработаем. Послушаем его, телефон, посмотрим за ним…
Майор госбезопасности думал совсем о другом. На душе у него был сумбур, досада — уже сегодня Шакал мог быть прописан в следственном изоляторе.
Мог!
Один из офицеров РУОПа, производивших обыск в квартире Волковых, обратил внимание на серенькую, неказистого вида бумаженцию, каким-то образом оказавшуюся в диване под сиденьем — в пыльной домашней «кладовочке». Бумажка лежала среди хлама — старых сапог Валентины, хозяйки дома, чьих-то рабочих штанов, мотков бельевой веревки, рваных носков и изношенных туфель, нескольких пар грубых рукавиц и тому подобного. Офицер, приученный к педантичности и тщательности при обысках, прочитал бумажку это оказался врачебный рецепт, — повертел его так и сяк, поразмышлял. Собственно, ничего особенного в том, что старый рецепт был выброшен или просто завалился, соскользнул со спинки дивана вниз, не было. Но офицера привлекла фамилия больного, вернее, больной: «КРЫЛЫШКИНА Е. Е.» Где-то он эту фамилию встречал…
— Вы на фамилии мужа? — спросил он Валентину.
— Нет, я на своей, — ответила та, безучастно сидя за столом в большой комнате и глядя на работу сыщиков. — Клепцова.
— А Крылышкина здесь проживала?
— Наверное, это его первая жена такую фамилию носила, я не знаю. Валентина в недоумении повела плечами: что за чушь они спрашивают?! Какой-то старый рецепт нашел. Тоже мне, Шерлок Холмс!
Спросили у Волкова, тот тоже ничего не знал про Крылышкину Е. Е., повертел бумаженцию-рецепт, по слогам прочитал названия лекарств: «ПИРАЗИНАМЕД» и «ИЗОЗИД», вернул.
— Может, ты кому из наших, деревенских, лекарства доставала, Валь? — спросил он жену.
— Может, и доставала, — не очень уверенно отвечала Валентина. — Бабе Шуре, кажется… она от желудка просила. Да и давно это было, прошлым летом. Я и забыла про этот рецепт, а она не напоминала. Может, правда, это ее? Дайте, я его выброшу! — и она протянула руку, но офицер, хмурый, замкнутого вида человек в поношенной кожанке, покачал головой:
— Пусть у меня побудет. Я потом верну.
Ни Валентина, ни Волков-старший значения этому факту не придали. Подумаешь, старый, невесть на кого выписанный рецепт! Возможно, он валялся в диване сто лет. Пусть мент берет бумажку, если она так ему необходима!
И сам оперативник, майор милиции Авдеев, к рецепту отнесся с вниманием скорее по профессиональной привычке сыщика. Внутренний голос сказал: «Проверь, Авдеев».
Майор машинально сунул рецепт в карман кожанки, на время забыл о нем. Они искали в квартире Волковых оружие, все внимание троих сыщиков было нацелено на это, а бумажка…
Ну, положил и положил в карман, потом разберется.
Никаких пистолетов, как мы уже знаем, руоповцы здесь не нашли, вернулись к себе в управление удрученные, доложили по начальству. Поскольку в тайну операции ФСБ генерал Николаев посвятил также генерала Анатолия Петровича Колесова, то, естественно, Колесов знал, что его сотрудники ничего не нашли в интересующей ФСБ квартире, о чем он и сообщил своему коллеге, генералу Николаеву.