Изверги
Шрифт:
Вячеслав, увидев матушку — беспомощно продолжавшую лежать на полу неосознанно всё так же как во сне, но только теперь уже в испуге — на ватных ногах дошёл, наконец, до неё — всё это время, пытаясь заглянуть ей в глаза. Их взгляды встретились! Она его нисколько не боялась, а продолжала смотреть на него с нескрываемой жалостью. Казалось, глаза её говорили, умоляли его: «Иди сюда миленький сыночек, Славушка, я спасу тебя… У меня ещё столько сил! Ты даже не представляешь себе, сколько у меня много ещё сил, чтобы помочь тебе…» И он почувствовал, что только здесь, да только рядом с этим великим и необычайно добрым и бесконечно родным созданием он отыщет себя, отыщет тысячи способов чтобы стать по новому, снова стать — человеком. Поскольку себя он уже давно не считал таковым. Посему когда его кто-то называл «Волчарой» он в тот момент просто совершенно был согласен с тем названием, а ведь даже и оно ему порой казалось
Не находя сил поднять её, он, растроганный сам упал к её ногам. И обняв их, вдруг зарыдал как тогда! — в глубоком детстве, когда иной раз прибегал домой с улицы в поисках «мамкиных» утешений и жалости… Сейчас, ему ко всему прочему просто ужасно было страшно. Из-за того что он только что мог не только сделать больно ей, но — и вообще даже убить свою матушку! — единственного человека (кроме ещё дочки Катеньки) до бесконечности дорогого ему, дороже даже самого себя. Это словно «обухом по голове» стукнуло его. Сердце на какое-то мгновение вдруг оборвалось… застыло… а потом бешено — неистово! — заколотилось. Он, невзирая на то: к чему может привести его откровенность и вообще он об этом в данный момент как впрочем, и о многом другом не думал. Кроме, пожалуй, того, что как-то необходимо всё-таки — жизненно необходимо! — ему с кем-то обязательно поделиться своей душевной тяжестью. Иначе он так и будет — медленно и мучительно умирать… А с кем же ещё? как не с матушкой-то… Кто его сможет всегда понять — и пожалеть?!
И тут его просто прорвало, весь накопившийся в душе мусор вдруг повалился, как из рога изобилия всё-таки понемногу облегчая его состояние…
— Матушка! Прости меня, миленькая! Я не знаю, что на меня нашло… Это безумие какое-то. Это просто наваждение… Ты не представляешь как мне сейчас плохо. Мне ещё никогда не было вот так вот плохо. Сердце разрывается на куски! Ты же помнишь меня маленького? Помнишь, какой я был… Я ведь был — добрый и хороший мальчик… Но почему у меня всегда так? Даже сейчас я опять — всё не о том, но я, правда, не могу слов таких даже найти, чтобы хоть как-то объяснить тебе, что со мной стало. Я же такой изувер… Такой потерянный… что даже человеком-то назвать себя не могу. Я же тебя обманывал… Говорил подлец, что я мол, директор частного предприятия. И ты мне верила!.. А я… А я… Я же бандит, матушка! Такой-сякой!.. Я же хотел стать тренером, чтобы детишек учить… И дочку — чтобы прекрасным человеком вырастить… Воспитать… Поднять на ноги… И поднял бы! Всё хорошо бы было… ЧТО с миром случилось?.. Зачем всё так жестоко стало в жизни??? Страна вот-вот рассыпится!.. Государство, какое там!..
Вдруг он приподнялся на руках и посмотрел опять ей в глаза. Он вглядывался долго и пристально, как будто где-то у себя в голове взвешивал на воображаемых весах: надо ли, стоит ли, сейчас распахивать — до конца! — свою душу. То — в чём он уже ей признался всего лишь маленький верх того айсберга… Нет! он не думал сейчас нисколько о себе и своей безопасности. Он думал о матушке, сможет ли она перенести такой шок. Неожиданно узнав, что родила когда-то — растила всю жизнь и наконец, вот воспитала такого подонка каким он считал на данный момент времени себя. Ведь именно это может оказаться сейчас для неё, несомненно, смертельным. Он бы сейчас если бы точно мог знать, что ни в коем случае не навредит матушке своим действием, с лёгкостью пустил бы себе пулю в лоб. Но ведь может опять оказаться это смертельным именно для матушки. У него доходило до абсурда! Убив себя, он как бы ни сознавал себя в этой смерти. Он видел в этом опять всё тот же очередной вред для матушки и дочки которые непременно будут очень переживать — и скорее всего совсем не переживут его смерти. А он гад — всё равно опять будет продолжать жить и убивать — ни в чём неповинных людей!
Посмотрев на матушку ему, как-то захотелось успокоить теперь её. И тут же сказать что это ничего — это только шутка. Чтобы они весело потом рассмеялись и, радуясь, совсем-совсем забыли обо всём плохом. Чтобы она рассказала ему на ночь сказку как тогда очень давно в детстве. Он любил слушать её сказки, понимая, что она их придумывает на ходу — импровизируя — и этим самым те сказки становились ещё ценнее и интереснее. А самое главное, что, почему он ценил её сказки так это, потому что в них всегда как бы поначалу не было плохо и страшно в самом конце вдруг всегда — и всё равно была счастливая развязка. Все хорошие: люди, звери… были обязательно, в конце концов, счастливы.
Но зато потом всегда он уже когда, повзрослев и встречаясь по жизни с разными её ситуациями, впоследствии почему-то лишний раз убеждался в том наперекор своим желаниям что жизнь, однако, совсем — не сказка.
Он попытался улыбнуться ей, но улыбка получилась какая-то
Десятая глава: бег по кругу…
Стоит ли, много затрачивать времени на то чтобы в подробностях пересказывать о том, как Геннадий Николаевич дождавшись «своего» утра наконец-таки как он и собирался поступить — выражаясь его же термином — то есть «обстряпывать» новое предстоящее ему дельце так-таки, наконец, всё-таки и приступил к этому. По встречи переговорив с некоей Надеждой Константиновной по поводу предоставления ему весьма выгодной работы или халтурки, на которую он уже тут же возложил огромные надежды. По-пионерски готовый к любым трудовым подвигам, а так же к действиям в любых условиях — выполняя ту или иную задачу. Ещё всё-таки не поставленную даже перед ним. Совершенно ещё не зная мало-мальски самой сути как таковой. Он уже строил — великие планы! Господи, в самом деле, как ребёнок! Ибо обещанная халтурка лишь пока сулила или вернее обещала опять же только, по словам его нового знакомого пьяницы якобы получения в итоге каких-то там баснословных денег, которые теперь уже, по его мнению, должны будут помочь ему воспроизвести его паспорт.
Трудно сейчас сказать какие сложности могут вообще возникнуть при данных обстоятельствах. Кроме основных как таковых, например: каким же образом не имея никакой, абсолютно никакой регистрации (не говоря уже о жилплощади) — это можно выполнить. Его как такового как индивидуума или личности — в виде человека! — по сути, теперь в течение уже нескольких лет не то что уже нет в числе проживающих, а как бы даже — вообще не существует в этой стране. (Кстати у нас даже умерший должен иметь какое-нибудь свидетельство, подтверждающее его такое скорбное состояние!) А Геннадия Николаевича официально — просто-напросто нет! Хотя чем бес не шутит в такой-то вот «мутной воде». (Какой была ситуация в стране.) Наоборот порой на некоторые действия открываются зачастую такие необычайно широчайшие возможности! То есть может возникнуть интересная вероятность — будто бы даже вообще «воскреснуть».
Однако всё-таки каким-то образом он ведь предполагал, получив деньги непременно суметь решить столь щепетильный и очень важный для любого современного человека вопрос. Не имея для этого не то чтобы каких-то перспектив, а как говорят поднаторевшие люди в таких делах: нет даже элементарной «лохматой руки» или что-то там ещё — в таком же роде. Я может быть, не совсем даже правильно выражаюсь-то. Хотя, что тут из себя корчить невинного барашка? Кому надо тот уже давно сообразил, о чём это я тут вообще пытаюсь выразиться или распрягаюсь. А в принципе это, скорее всего уже и не наше дело: есть ли у него там «лохматая» какая-то рука — нет ли… В конце-то концов, может он даже и лучше всех нас знает, какую и где руку надо своевременно «полохматить» или «подмазать». Может он вообще без каких-либо даже специалистов во всём этом прекрасно разбирается? В чём я, конечно, посмею себе немножко засомневаться. Но суть-то, наверное, всё-таки в том, что для этого необходимо хотя бы перво-наперво где-то каких-то сначала иметь знакомых. Каковых по молодости лет (то есть когда действительно ещё мог) он не снискал, ибо был в этом отношении довольно-таки не дальнозорок или чересчур может быть даже ветреный. Но, собственно говоря, кто знает — кто знает, может он уже теперь обзавёлся какими-нибудь новыми навыками или даже набрался опыта какого-то там для этого. Кто ведает? Поживём — увидим.
Хотелось бы вот только добавить, так как в то время ещё очень было актуально (как в принципе и сейчас) выражение: «Без бумажки ты — какашка, а с бумажкой — человек». Так что этот вопрос действительно возможен на «повестке дня». Хотя я как-то сомневаюсь, что с решением только одного — этого вопроса другие, мол, автоматически отпадут. Обычно — знаю по опыту — их только прибавляется.
Как-то так нынче получается, что действительно человек не то чтобы совсем уж без паспорта, а даже и без обычной-то в нём регистрации то бишь по-простонародному без (так сказать) прописки и то уже не имеет многих прав. Не только не имеет многих прав присущих для всех живых людей на этой планете или даже если всё-таки быть более точным: абсолютно! не имеет никаких прав.