Изверги
Шрифт:
— Фу! н-ништяк… п-пошли тут местечко есть хорошее… — и тут же не останавливаясь вдруг проскользнув мимо, засеменил дальше, взглядом как бы приглашая его за собой. Ген-Ник не задавая лишних вопросов, тут же послушно последовал за ним. Вова на ходу начал объяснять ему ситуацию — говоря больше сам с собой:
— Н-надо же поверила!.. В долг л-литр налила… И закусона н-навалила… так что ж-живём, щас оттопыримся по полной п-программе. Тут у меня корешок есть… так мы к нему… — то ли спрашивая, а то ли утверждая, закончил он. Через несколько минут они уже шли вдоль улицы частных домов. Такой вид города был достаточно привычен Ген-Нику по его «собственному» району, в котором он уже отирался последних пару лет как бездомный. Вова, внезапно остановившись и сунув ему набитый чем-то пакет пробурчал:
— Жди! Я щ-ща…
Сам
— Хозяин б-больной… цирроз… валяется целыми днями — в-входи… не стесняйся.
И они прошли дальше. Зайдя в первую комнату Ген-Ник, сразу обратил внимание на то, что и здесь, как и в прихожей были очень низкие потолки, поэтому ему волей-неволей приходилось голову немного наклонять: либо вперёд, либо вбок — на своё усмотрение. В комнатах была вообще какая-то жуткая затхлость, заброшенность — а то ли запылённость… или всё вместе одновременно. Невольно создавалось впечатление, что хозяева если и были, то всё равно уже давно наверняка умерли. Другого впечатления это помещение никак не могло произвести. Во всём этом домишке чувствовалась какая-то «холодность» или что ли — «ознобленность» какая-то, которая обычно бывает в моргах. Оторвав свой взор от мрачных стен, грязного потолка, запаутиненных дремучих углов и мельком осмотренной мебели: стола, пару стульев и широкого дивана (на который он вряд ли бы осмелился присесть, а уж тем более прилечь, опасаясь вероятных «бельевых вшей» с которыми ему уже приходилось как-то сталкиваться по воле своей бродяжьей жизни, а ещё раз — да не приведи Господь!) Ген-Ник себя чувствовал очень неуютно. Хотя ну никак нельзя сказать, что был когда-нибудь излишне избалован по жизни эксклюзивными и исключительно комфортабельными жилищными условиями.
Первый вопрос, возникший у него(!) в мозгу был такой: «неужели — здесь! — ещё кто-то живёт?» Тем временем Вова уже кого-то там: то ли будил, то ли тормошил, пытаясь — либо вообще оживить, либо хотя бы привести в какие-то чувства. Всё это происходило в каком-то закутке, вернее маленькой спаленке за крайне тонкой перегородкой, где видимо и находился в постоянном возлежании больной. Через некоторое время, всё-таки добившись своего, Вова радостный вернулся в зал и начал всё содержимое пакета торопливо выкладывать на стол. Там оказались: завёрнутые в чистую бумагу и внушающее полное доверие к себе две отменные жирные селёдки, наскоро порезанный более-менее кусками белый хлеб, «цивильно» очищенные стручки зелёного лука и литровая бутылка так необходимой… До трепетной необходимости!.. Той прозрачной как слёзы младенца «водярой». Уже подшустрив — Вова достал откуда-то из загашника три стеклянных гранёных стаканчика. И те — теперь культурно и к тому же важно занимая свой пост, уже ожидали использования их по прямому своему назначению. Ген-Ник тоже терпеливо ожидал, пока Вова хозяйничал на столе: шинковал селёдку и разливал по стаканам «водяру»…
— Вов!.. Подь сюды… — раздался вдруг хриплый голос обитателя спаленки или всего этого «царства»; Вовчик суетливо «метнулся» на зов: некоторое время слышалось шушуканье и вот он с обиженным или несколько смущённым видом вернулся к столу. Сделал наскоро бутерброд и осторожно взял стаканчик с алкоголем. Он, безрадостно морщась со всем этим в обеих руках, снова так же суетливо отправился к больному. Слышно было, как тот упрекнул Вовчика что он, дескать, совсем ни к чему принёс бутерброд. Потом — звуки поглощения смачными глотками жидкости и наконец, Вовчик с видом успешно выполнившего задание бойскаута вновь появился в зале.
— Ну, теперь и наша п-пришла очередь в-выпить! — и он взял «соскучившийся» стаканчик в руки. Причём сразу было видно, что ему самому уже давно не терпелось побыстрее совершить подобный поступок. И он нервно указал жестом на соответствующее действие со стороны Ген-Ника, на что тот мгновенно и правильно отреагировал… Они тут же чокнулись и под общее «бум здрава!» каждый чисто по-своему исполнил с чувством
Очень скоро они вообще крайне страшно подружились. Завязалась беседа по ходу, которой они всё лучше и лучше узнавали друг друга. Хоть это, в общем-то, и не в обычных правилах Ген-Ника. Он сам не знает почему, но почему-то жутко теперь разоткровенничался с Вовой как родным. Рассказал ему, что он бездомный и что он временно ночует у товарища в такой же вот «вилле» (шутки ради так её, назвав) как и эта хибара. Тем временем: водка пилась потихонечку, селёдка, хлеб и лук кушались вдогонку…
— Причём ты понимаешь Вовчик, что самое главное так это то, что меня без паспорта никуда не берут на работу. И получается просто ведь какой-то, замкнутый круг получается. Без денег не могу сделать себе новый паспорт, а без паспорта не могу устроиться на работу. Прям — бег по кругу какой-то… Помнишь? у «Машины времени» песня такая есть: «Бег по кругу — по кругу бес конца…» — это он даже попытался слегка напеть, как бы изображая чуть-чуть мотив песни.
— Г-ген-Ник, тебе явно сегодня всё-таки в-везёт даже несмотря на то, что узнал о к-кончине Никиты. Дело в том, что я могу тебе п-помочь. Надо только Надежде Ко-константи-тиновне сказать. Она позвонит человеку, и он приедет за тобой с-сам. Им как раз нужны люди, которые хотят з-заработать, но сразу скажу работа специфическая. К-кстати это не то чтобы постоянная работа чего-то там. Одноразовая, что ли… х-халтурка, но денег отвалят — на год хватит… В мармеладе б-будешь. Ну, с-сам узнаешь… хочешь? Я и сам х-хотел, но меня почему-то не берут… Но деньги об-балденные предлагают!
— Да ты что, Вовчик! Ты ж меня можно сказать из могилы вытаскиваешь. Я ужо всё передумал и перепробовал… Ну, никак! Даже и не переживай с меня магарыч… Когда это дельце можно будет обстряпать-то? Сразу говорю, чтобы вылезти из этого болота я на любую работу согласен. Таскать! Копать! Мне любая халтурка по плечу раз уж и правда… если деньги хорошие заплатят. Да хоть чего делать! Всё! Дай пожму твою руку! Халтурка! Вот правда бывает же, что так везёт… Только это точно? Без трепотни!?
Они долго ещё сидели и болтали о всякой всячине. Ген-Ник даже захотел, во что бы то ни стало непременно остаться переночевать здесь. Дождаться утра и вместе с Вовчиком пойти завтра к Надежде Константиновне. И лично с ней уже обговорив обо всём окончательно довести — это дело по возможности до положительного результата. Чтобы быть абсолютно уверенным. Полностью и окончательно. Слишком много надежд Геннадий Николаевич поставил на эту новую «настоящую» возможность, наконец, вылезти из «зыбучих песков» — нищеты и бродяжничества. Ох, как он устал от всего этого! Как хочется ему, наконец, опять обрести простой человеческий облик. Начать всё с начала — с нуля! И снова стать достойным гражданином своей Родины! Ходить на выборы, участвовать в разных общественных мероприятиях… А самое главное пока относительно молодой встретить обязательно, встретить хорошую женщину. И наконец, вместе с ней родить ребёнка или даже двух, а потом все силы приложить на их воспитание. Ведь он же знает, как будет воспитывать своего сына или… и дочку…
Находился он, безусловно, теперь в полёте этих мыслей, которые улетучили его куда-то далеко и высоко от обыденной и несуразной жизни. Он с головою погряз в том радужном мире прекрасных иллюзорных грёз, где он окончательно потерялся как ребёнок — пятидесятитрёхлетний ребёнок! Он даже пить-то дальше не стал. Хотя и так ясно, что уже пьян, коли сообразить не мог, что хороших денег просто так не платят. А он к тому же даже ещё и не знал, в чём вообще заключается, сея халтурка. Потому что так его охватила эта надежда на новую жизнь, в которой он заново родившись душой! — уже не только не мог разумно оценивать ситуацию, но и вообще сейчас тупо соображал. Порой, совсем не представляя себе даже всей несерьёзности так необдуманно тонуть в своих нынешних помыслах и нереальных решениях. Окунаясь в них с такой громадной высоты, куда он давеча забрался (определив для себя вроде как раз и навсегда) в своих мечтах.