Извращенная гордость
Шрифт:
– Мне нравится, как в этой позиции выглядит твой зад, – прокомментировал Савио.
– Только если ты просто смотришь и не трогаешь, – предупредил Римо.
Я повернулась.
Он стоял в дверях и оглядывал устроенный беспорядок.
– Что за хрень здесь происходит?
Савио поморщился, оглядывая майку, и потом, нахмурившись, посмотрел на меня.
– Эта дрянь решила сварить меня заживо.
Я распрямилась, пытаясь не показывать, что боюсь наказания за нападение, но Римо только рассмеялся. Раскатистый смех, от которого
– Хорошо, что тебе это кажется смешным, – пробормотал Савио. – С меня хватит. В следующий раз, когда ты будешь занят, пожалуйста, проси об одолжении Нино.
Он медленно вышел из кухни, ни разу не обернувшись.
– Прибери здесь, – приказал Римо, кивнув на пол. Его голос был уже не таким веселым.
Я не сдвинулась с места.
Римо обошел оранжевое озеро супа на полу и, встав прямо передо мной, взял за подбородок.
– Позволь дать тебе совет, Ангел. Получше выбирай время для драки, – промурлыкал он угрожающе. – И ты помоешь пол. Мне насрать, что твои белые благородные ручки замараются тяжелой работой.
Я опустила взгляд, уж слишком жестко Римо смотрел на меня.
– Где швабра?
Римо повернулся к двери.
– Я приду ровно через две минуты, а ты будешь стоять на месте и не сдвинешься ни на один гребаный миллиметр. Поняла?
Я сжала губы – маленький жест неповиновения, хотя Римо и так знал, что я его послушаюсь. Немногие рискнули бы противостоять Римо в такой момент, хотя я надеялась, что однажды окажусь среди этих избранных.
Римо
Я подошел к шкафу с хозяйственными принадлежностями. Савио стоял, опершись о барную стойку; он лечил свое уязвленное эго стаканом с крепкой выпивкой.
– В следующий раз тебе стоит быть более внимательным.
– Из нас двоих, – он удивленно посмотрел на меня, – это тебе надо быть более осмотрительным. Она твоя женщина, не моя. Однажды она попытается и тебе обварить член.
– Я контролирую Серафину. Так что не волнуйся.
Я взял швабру и ведро и вернулся на кухню. Серафина стояла ровно на том же месте, где я ее оставил. Она хмуро смотрела на пол.
Она снова меня удивила. На фотографиях в интернете и в материалах о ней я видел лишь ледяную принцессу. Холодную, гордую, хрупкую. Женщину, которую можно сокрушить так же легко, как фигурку, слепленную из первого снега. Но Серафина оказалась не такой. Ее будет трудно сломать, но возможно, потому что я знаю, как именно это делается. Однако к ней нужен другой подход. Даже лед тает под теплыми лучами солнца.
Я дал ей швабру и ведро, и она безропотно взяла их. Избегая моего взгляда, она наполнила ведро водой и поставила его. Я очень быстро понял, что Серафина никогда не пользовалась шваброй. Она плескала слишком много воды на пол.
Облокотившись о столешницу, я молча наблюдал за ней. Ей бы взять тряпку и, встав на колени, протереть пол как следует, но она слишком гордая, чтобы стоять на коленях
Грязная лужа все так же растекалась по полу, и Серафина наконец сдалась.
– Это плохая швабра.
– Дело не в швабре, поверь мне.
– Меня растили не для того, чтобы я мыла полы, – заявила она. Прядь непослушных волос прилипла к ее щеке.
– Тебя растили для того, чтобы ты ублажала мужа и раздвигала перед ним ноги.
Глаза ее расширились, а лицо перекосило от гнева.
– Меня растили, чтобы я заботилась о своей семье и была хорошей женой и матерью.
– Ты не умеешь готовить, убирать и, наверное, ни разу в жизни не меняла подгузник. Хорошей матерью тебе не стать в принципе.
Она отбросила швабру и пошла ко мне, остановившись на полпути.
– Да что ты знаешь о хороших матерях? Или о том, как быть нормальным человеком?
Сердце у меня пустилось вскачь, но я взял себя в руки.
– По крайней мере я знаю, как менять подгузник, и я защищал своих братьев, когда они нуждались во мне. Это больше, чем то, на что способна ты.
– Когда это ты менял подгузники? – нахмурилась она.
– Когда Адамо был маленький. Мне было десять. – Не надо было этого говорить. Серафину не касается мое прошлое. – Пойдем. Сомневаюсь, что ты справишься. Тем более уборщица все равно приедет завтра утром.
– Ты заставил меня мыть пол, хотя у тебя есть уборщица?
– Твоя гордость тебя погубит, – заметил я.
– А тебя погубит твоя злоба.
– Значит, падем вместе. Разве не так начинаются все трагические истории любви? – Я ухмыльнулся, произнося последнее слово. Любовь… Просто потеря сил, не более. Мать любила нашего отца. И ненавидела его. Но любовь не давала ей сделать то, что должно. Она позволяла отцу бить и насиловать ее, позволяла ему избивать нас, потому что тогда он хотя бы не бил ее. Она никогда за нас не заступалась. Она была трусливой и, что еще хуже, обращала его гнев против нас, чтобы защититься самой. Единственное, до чего она додумалась, это отомстить отцу, прикончив его же сыновей, свою плоть и кровь. Она была слишком слаба, чтобы в доме, полном оружия, всадить нож в спину мужа в тот же день, когда он впервые поднял на нее руку. О нет, она выбрала легкий путь.
– Не будет у нас никакой любовной истории. Ни трагической, ни грустной, и уж точно счастливой не будет. Все, что ты получишь, это мою ненависть, – с жаром произнесла Серафина.
– Приемлемо, – ласково ответил я. – Ненависть сильнее любви.
Нино присоединился ко мне вечером на террасе.
– Савио рассказал, что случилось.
– У нее сильная воля.
– Она – проблема, – поправил меня брат. – Опасно держать ее под крышей нашего дома.
– Только не говори, что ты испугался девчонки, – криво усмехнулся я.