Изящная комбинация
Шрифт:
Я рывком поднялся, качнувшись. В висках стучало. Нашарил телефонную трубку:
— Степан! Машину к подъезду.
Анна. Сейчас мне нужна была именно она — живая, настоящая, без этой вечной сдержанности Лены. Просто чтобы не быть одному.
«Бьюик» выкатился из ворот в ночную морось. За рулем Степан — молчаливый, понимающий. Не в первый раз везет меня по ночному городу.
Москва спала. Только редкие фонари отражались в мокрой брусчатке. На Пречистенке горело одно окно, она не спала, ждала. Словно знала, что я
— Не жди меня, — бросил я Степану.
Поднялся по лестнице, пошатываясь. В голове шумело, но сейчас это даже кстати. Хотелось забыться, не думать ни о чем.
Анна открыла сразу, словно стояла за дверью. В наброшенном на плечи халате, с растрепанными волосами. Такая юная, такая настоящая…
— Господи, что с тобой? — она втянула меня в прихожую. — Ты пьян?
— Немного, — я попытался улыбнуться. — Можно к тебе?
Она молча обняла меня. От нее пахло домашним теплом и какими-то травами. Я уткнулся лицом в ее волосы, и внезапно накатило, вся горечь поражения, вся злость на самого себя, все отчаяние…
— Тише, тише, — она гладила меня по голове, как ребенка. — Все будет хорошо.
Не будет, хотел сказать я, но промолчал. Сейчас не нужны слова. Просто стоять вот так, чувствуя ее тепло, забыв обо всем…
А в кармане пальто лежало нераспечатанное письмо от Лены. Как немой укор всему, что я делал в эти дни.
К черту все. Я прижал Анну к стене, поцеловал. Она тут же ответила.
Ее поцелуи были как спасение. Жадные, отчаянные, словно она хотела забрать всю мою боль, все отчаяние этого страшного дня.
Я повел ее в другую комнату. В полумраке спальни мы срывали друг с друга одежду, не в силах оторваться от губ друг друга. Девичья кожа пахла жасмином, волосы рассыпались по подушке темным ореолом.
— Мой… — шептала она, выгибаясь навстречу. — Мой…
Мы любили друг друга как в последний раз, яростно, неистово, забыв обо всем на свете. В ее прикосновениях была какая-то особенная нежность, словно она чувствовала мою потребность забыться, раствориться в этой страсти.
Позже, когда первое безумие схлынуло, мы лежали среди смятых простыней. Анна прижалась ко мне, положив голову на плечо. Растрепанные волосы щекотали мне шею.
— Ты какой-то другой сегодня, — она задумчиво водила пальцем по моей груди. — Словно что-то случилось.
— Просто тяжелый день на работе, — я старался говорить как можно более равнодушно. — Проблемы с новым проектом.
Она приподнялась на локте, в глазах мелькнуло что-то похожее на вину:
— Знаешь… я тоже сегодня узнала кое-что нехорошее. На работе.
— М-м-м? — я рассеянно гладил ее плечо.
— Это про Краснова, — она произнесла мою фамилию, не подозревая, что говорит о человеке, в чьих объятиях лежит. — Знаешь, есть такой конкурент. Наш самый опасный конкурент. Сегодня утром Беспалов был у себя в кабинете с Казаковым. Я принесла им документы и случайно
Она замолчала. Я продолжал гладить ее плечо, стараясь, чтобы рука не дрогнула:
— И что же ты услышала?
— Они говорили, что все идет по плану. Что комиссия сделает именно то, что нужно. И что… — она запнулась, — что сам товарищ Сталин одобрил эту операцию. Представляешь?
Я замер. Вот оно что. Значит, все решалось на самом верху.
— А потом Казаков сказал такую странную фразу… — Анна нахмурилась, вспоминая. — «Иосиф Виссарионович считает, что заводу Краснова не место в оборонке. Пусть Краснов катится к чертям со своими инновациями».
Она покачала головой:
— Знаешь, мне даже жаль его. Краснова этого. Говорят, он фанатик технического прогресса, столько сделал для модернизации производства. А его вот так, выкинули, как нашкодившего щенка.
— Жизнь жестокая штука, — я через силу улыбнулся. — Ты замерзла? Давай укрою…
Мы затихли под одеялом. Анна прижалась ко мне, такая теплая, живая, настоящая. И такая бесконечно далекая, ведь она даже не подозревала, с кем делит постель.
За окном начинало светать. Где-то вдалеке прогудел первый трамвай. Москва просыпалась, начинался новый день.
В полумраке я смотрел на ее спящее лицо и думал о том, как причудливо все переплелось. Она, такая искренняя в сочувствии к человеку, которого даже не знает. Я, вынужденный скрывать свою личность от женщины, которой только что отдал всего себя.
И где-то там, в кремлевских кабинетах, уже решена моя судьба. Сам Сталин… Надо же. Что ж, по крайней мере теперь я знаю масштаб игры.
Осторожно, чтобы не разбудить Анну, я начал одеваться. Поскольку Степан уехал, я поймал такси «Рено NN».
В предрассветной мгле машина скользила по пустынным улицам. Степан привычно объезжал выбоины в брусчатке.
Я откинулся на спинку сиденья, пытаясь собраться с мыслями. В кармане пальто что-то мешало, и вдруг я нащупал конверт. Письмо Лены, про которое совсем забыл.
В тусклом свете уличных фонарей я разорвал конверт. Знакомый изящный почерк, тонкий аромат французских духов…
'Дорогой Леонид Иванович,
Прежде всего, надеюсь, у Вас все благополучно. Здесь, в Берлине, весна, но я не могу наслаждаться ею, слишком тревожные новости приходят со всех сторон.
На прошлой неделе в торгпредстве состоялась примечательная встреча. Представители ВСНХ вели переговоры с группой немецких инженеров, и не просто инженеров, а специалистов именно по металлургии. Их интересовали те же технологии, что внедрены на Ваших заводах.
Случайно услышала разговор Межлаука (он здесь с делегацией) с кем-то из местных промышленников. Речь шла о том, что эти специалисты будут работать на бывших заводах Краснова, именно «бывших», Леонид Иванович. Они говорили об этом как о деле решенном.