Изюмка

Мурашова Екатерина Вадимовна

– А я никого из зверев не боюсь, – важно сказал Изюмка. – Даже льва.

– Не знаешь, потому и не боишься, – объяснил Серый. – А кабы знал – боялся. Вон Зоя – зубриха, дай ей волю, да напугай чем – по стенке размажет. Не потому – злая, а потому – глупая. У страха глаза велики – слыхал?

– А чего ж ей, такой здоровой, бояться-то? – спросил Изюмка, разглядывая косматую Зою, мерно жующую сено.

– Да на воле она, может, и не боится. А в клетке все зверье пугливое делается. Известно – свободы нет, стало быть, сам себе не хозяин. Чего захочут, то с тобой и сделают. Страшно.

– Ага, – подтвердил Изюмка. – Это как

в школе.

– А чего в школе-то? – удивился Серый. – там учат, небось.

– Да, учат! – Изюмка махнул рукой. – Кого, может, и учат. А по мне так та самая клетка и есть. И училка чего захочет, то и сделает.

– Ишь как! – Серый сокрушенно покачав головой. – Не ладится, значит, у тебя с учением?

– Не-а, – Изюмка беспечно улыбнулся. – Я такой – неспособный. Училка, когда злится, меня лигофреником зовет. Чего это, вы знаете?

– Нет, не знаю.

– Варька знает, да не говорит. Ну и черт с ней!.. Ой, а это кто, лохматый такой? Тоже зубр, да?

– Не, это зубробизоны. Половина, считай, от зубра, а половина от бизона, что в Америке.

– Ага, задняя половина от зубра, да? А то башка ничуть не похожа!

– Да нет, не та половина! – рассмеялся Серый. – Ну так: мать – бизон, отец – зубр. Понял?

– Эй, Серый, корма привезли! Будешь, что ль, брать-то?

Серый отошел от клетки с зубробизоном и высунулся в проход. В дверях стояла пожилая краснолицая женщина в ватнике и кирзовых сапогах. Сама женщина была большая, почти квадратная, а ноги тонкие и ровные как палочки. Даже коленки не выдавались.

– Возьму, возьму, теть Лиза, не шуми. Успею еще, – крикнул Серый.

– И то. Я гляжу – стоит да стоит… А чего это у тебя за экскурсия? Никак юннаты такие хлипкие пошли?

– Я не юннат, – выступил вперед мальчик. – Я – Изюмка.

Женщина показалась ему сердитой и, может быть, даже была начальницей. Чтобы не подводить Серого, Изюмка решил отрекомендоваться сам и в случае чего сообщить, что он больше не будет.

Но женщина вдруг расплылась в улыбке и пропела:

– Как, как ты выговорил-то? Изю-у-у-мка? Ах ты, голубчик мой! – стуча сапогами, она широко зашагала по коридору. Изюмка на всякий случай спрятался за Серого.

– Да не пугай ты его, теть Лиза! – досадливо улыбаясь, попросил Серый. – Пусть попривыкнет.

– Кто ж он тебе? – остановившись как по команде, спросила тетя Лиза.

– Да никто. Так. Сам пришел, – Серый смущенно поежился, словно в том, что мальчик не доводился ему никакой родней, было что-то неприличное.

– Ну ладно. Я побегла, – согласилась тетя Лиза, и совсем уже было собралась уходить, как вдруг спохватилась. – А у тебя есть чем покормить-то его, бобыль ты замшелый!

– Да есть, есть! – заторопился Серый. – Хлеб и печенье, и паштет еще…

– А я и вовсе сытый, – высунулся Изюмка. Теперь тетя Лиза вовсе не казалась ему сердитой.

– Ладно! Знаю я тебя! – женщина погрозила Серому разбухшим пальцем и ушла, громко топая сапогами.

– Кто она? – спросил Изюмка, когда шаги стихли.

– В кочегарке на слоновнике работает. Шумит много, но женщина сердешная, – сказал Серый и улыбнулся, вспомнив. – Всегда говорит: я старая, больная женщина, чего вы от меня хотите? А в ту зиму, слышь, снег у яков в клетку кидали, потом оттепель, кучу к утру схватило. Як Кешка на нее влез, да и вышел как по горке из клетки. Утром пришли девчонки

на козлятник – глядь, Кешка у пруда гуляет. Они туда, сюда – никого нет. Тут тетка Лиза. И что ж ты думаешь? Берет, слышь, скамейку наперевес, вот эдак, и идет на Кешку. У скамейки ножки вот эдак торчат. Кешка глянул и обалдел, ясное дело. Супротив таких рогов не попрешь. Подумал Кешка, подумал, и ушел обратно в клетку по той же куче. Теть Лиза скамейку бросила, за сердце схватилась. Однако, пока девчонки кучу раскидывали, не ушла никуда, Кешку с хворостиной караулила… Вот так-то…

– Здорово! – сказал Изюмка. – Значит, як скамейкины ножки за рога принял, да? Здорово смешно!.. Ладно, – добавил он немного погодя. – Я вам, дядь Серый, мешать не буду. Я к лошадям пойду… Как их там?..

– Куланы, – объяснил Серый.

– Ну да, куланы… А верхом на них ездют?

– Не знаю… – с сомнением протянул Серый. – Может, где и ездят… На этих вроде некому…

Изюмка ушел к куланьему вольеру, но быстро вернулся. Некоторое время внимательно наблюдал, как Серый убирает клетку яков, потом спросил:

– Может, вам пособить чего, дядь Серый?

Серый окинул взглядом щуплую изюмкину фигурку и рассмеялся:

– Чего ж ты мне пособишь? Разве что сена принеси. Вон, в кормушку положишь.

Изюмка обернулся и со всех ног побежал к кладовой. Серый оперся подбородком о черенок лопаты и задумчиво смотрел ему вслед.

– Знаешь, Изюмка, – сказал он, когда мальчик, спотыкаясь на каждом шагу, приволок огромную охапку сена, из-за которой его почти не было видно. – У меня сухари есть, и печенье в пачке. Сахар тоже. Вот только заварка кончилась. Забыл из дома захватить. Ты, того, сходи на козлятник. Там Наташа… Она, того, даст тебе. Скажи, Серый просил. И что, мол, отдаст потом… Понял?

– Понял, – согласился Изюмка. – А как я узнаю эту, Наташу?

– Да она одна там, – улыбнулся Серый. – Которая есть, та и Наташа.

– Ага. Понял, – сказал Изюмка, однако не побежал, а пошел медленно, на ходу размахивая руками и что-то шепча себе под нос.

В рабочей комнате козлятника худенькая Наташа в потертых закатанных джинсах поила чаем толстую Валентину с верблюжатника. Валентина говорила густым басом и шумно дула на чай, поднимая к ушам могучие плечи.

– А это если с какой стороны глянуть, – рассудительно гудела Валентина, следя глазами за Наташей, которая совершенно не могла усидеть на одном месте и постоянно вскакивала и перебегала со стула на кушетку, с кушетки на табуретку у титана, а с табуретки обратно на стул. – Если у тебя в голове просветление имеется, то тебе, может быть, самый след в учебу вдариться. А вот у меня, к примеру, в башке одни сумерки сплошные. И мысли всякие совсем о другом. И к чему мне, к примеру, учеба эта? А с другой стороны глянуть, ты – совсем другое дело…

Наташа слушала Валентину, улыбалась большим лягушачьим ртом, и то хватала со стола кружку с темным, уже остывшим чаем, то снова отодвигала ее от себя. Потом выхватила из пластмассовой вазочки сухарь и начала быстро-быстро грызть его большими белыми зубами.

– Наташка! А это хто такой? – прервав себя на полуслове, вдруг спросила Валентина, вытянув пухлый, сужающийся к концу палец.

Наташа глянула на дверь и заметила Изюмку, почти бесшумно возникшего на пороге. Широко заулыбалась, сморщила узкий, срезанный косой челкой лобик и догадалась: