К чему снится кровь (Иллюзии красного)

Солнцева Наталья

Валерия заплакала во сне и проснулась… Она была счастлива. Что за сон! Вытерла мокрое от слез лицо. Там, на зеленой лужайке под деревьями, она знала офицера, который так сладко и долго целовал ее. Здесь, проснувшись, она уже забыла, кто он. Здесь никто и никогда не целовал ее так…

На подушке лежали лунные полосы. Снова захотелось вернуться туда, где лошади скачут, утопая в траве, топчут копытами сочные стебли, где ласково смотрит стройный офицер, гладит ее шею в завитках волос, целует… Веки сомкнулись, как сомкнулись волны забытья, унося на своих легких крыльях в иную реальность…

Высоко изогнутый сахарно-белоснежный

ажурный мостик с витыми перилами невесомо парил над прозрачными водами реки. Солнце просвечивало голубовато-зеленую толщу на всю глубину, играя светом и тенью, до самого дна, желтого, усеянного большими и маленькими ракушками. Между плавно колышущимися водорослями плавали стайки золотых рыбок, сверкая чешуей. Берега реки густо заросли пышной свежей зеленью, цветущим кустарником… Она шла по этому мостику, потому что на другом берегу реки ее ждал кто-то… А может быть там, в глубине роскошных цветущих зарослей, ее ждало что-то прекрасное, светлое, то, что ищут все, но не каждому дано найти?.. Она прибавила шагу и увидела, что, откуда ни возьмись, на середине моста появился странник в серой длинной одежде, с низко надвинутым на лицо капюшоном. Он возник как будто из пустоты, прямо у нее на глазах.

Над кружевным мостиком внезапно навис клубящийся прозрачно-белый туман, который становился все гуще и гуще. Вот уже не видно другого берега. Женщина почувствовала, как омерзительный, липкий страх заползает в ее сердце, подобно змее. Она оглянулась назад – и с другой стороны берег оказался скрыт зловещим туманом. Мостик, на котором она стояла вместе со странником, оказался как бы вне времени и пространства, повисшим в непроницаемом мраке между миров, или вне их. Ни внизу, ни вверху, ни справа, ни слева не было ничего, кроме сизого тумана. Цвет его менялся стремительно и неуловимо. Бесшумные молнии прочерчивали его темные пещеры, вспыхивая изнутри лилово-розовым…

Невыносимая тяжесть опустилась ей на грудь, ноги словно налились свинцом. Фигура странника то появлялась, то исчезала в клубах тумана, но женщина чувствовала его неотрывный взгляд. Он словно ждал от нее чего-то, неумолимый, как судьба.

Душный туман проникал в нос и горло, заполнял легкие. Она хотела взлететь, вынырнуть из вязких удушливых клубов, но невыносимая тяжесть не давала ей оторваться от земли, от мостика, по которому она шла к чему-то прекрасному и светлому, к Свободе и Любви… Больше нельзя сделать ни одного вдоха. Свет в ее глазах померк, стремления угасли, сердце в последний раз слабо трепыхнулось, как умирающий птенчик, и замерло… Все покрыл туман забвения….

ГЛАВА 15.

Валерия проснулась оттого, что не могла вдохнуть воздуха. Она в ужасе приподнялась с подушки, и тут начался тяжелый, раздирающий внутренности, приступ кашля. Она кашляла, выдыхая остатки воздуха, судорожно пытаясь вдохнуть, и не в состоянии сделать это. Панический страх, что она сейчас задохнется, и некому даже вызвать скорую помощь, накрыл ее, словно гигантская волна. Все ее тело мгновенно покрылось испариной, руки и ноги дрожали.

Мало-помалу кашель утих, страх отхлынул, оставив ее обессиленной, как выпотрошенная рыба. Ни мыслей, ни желаний… Как будто вся ее горячая кровь вытекла до капли, вместе с жизнью.

– С этим надо что-то делать.

Вялая эта мысль одиноко проплыла в ее опустошенном сознании. Проем окна за занавеской

посерел, зыбкий утренний свет лег на пол тусклыми пятнами. Над Москвой вставал пасмурный холодный рассвет, окрашивая мутные воды реки, каменные мосты, угрюмые башни Кремля, луковицы соборов, шпили высотных домов в отраженный серо-желтый цвет. Такое утро посреди лета напоминает об осени. Еще шелестит на ветру пышная яркая зелень, но уже кое-где возьмет, да и блеснет в солнечных лучах желтый лист, как искра разгорающегося осеннего костра, который вскоре заполыхает красным, лиловым, оранжево-золотым, сжигая все это великолепное убранство жаркого лета.

Валерия любила стихи Апухтина, особенно про «ночи бессонные, ночи безумные», которые находили неожиданный отклик в ее душе деловой, рациональной женщины, пробуждая смутную тоску, печаль по чему-то непонятному, безвозвратно ушедшему. «Осени мертвой цветы запоздалые»… – эта фраза непостижимым образом объясняла всю ее жизнь, как она в глубине своего внутреннего мира ее ощущала. Именно мертвым цветком… Но почему?

Валерия вдруг вспомнила вчерашнюю затею с уборкой, как вынула из серванта пасхальное яйцо, на котором изображена церковь, талый снег за оградой, черные, сырые деревья, с сидящими на голых ветках грачами…

В школьном кабинете литературы, на покрашенной зеленой масляной краской стене висела репродукция с известной всем картины Саврасова «Грачи прилетели», наводя на нее, еще беззаботную школьницу, неизменное затяжное уныние. Что это было? Неужели предчувствие грядущих событий? Значит, в жизни все не просто так…

Она всегда, сколько себя помнила, размышляла о жизни только в практическом ключе: дела, работа, финансовое благополучие, прочное, надежное замужество. Последнее не столь важно. Мама часто упрекала ее в сухости, равнодушии и чуть ли не в цинизме.

– Лерочка, – говорила она жалобным голосом, – ты подменяешь цели средствами. Нельзя жить ради средств. Деньги, они хороши, когда есть на что их тратить с удовольствием. Посмотри, какие красивые цветы растут у нас на балконе! Все люди идут и оглядываются, они поднимают головы и смотрят. Я каждый день поливаю эти растения. Но зачем? Подумай! Это нужно для того, чтобы появились бутоны, которые распустятся и превратятся в большие красные цветы. Я поливаю их, чтобы любоваться. А ты, деточка, живешь для того, чтобы поливать. У тебя ложные цели… Это страшно.

Кое-что из сказанного мамой Валерия приняла к сведению, но главного, пожалуй, так и не уловила. Только теперь, после гибели Евгения, после всего того невероятного, что произошло с ней, она начинала в полной мере осознавать, что пыталась объяснить ей мама. Что-то в ее жизни пошло не так. Или все было неправильно с самого начала?

Мысли ее смешались, ушли в сторону, затем вновь вернулись к исходному пункту. Итак, она уронила пасхальное яйцо… О, нет! Как у нее оказалась эта серьга? Как Евгений мог поступить так с ней? Он же любил ее! Скорее всего, он не ожидал настолько трагического исхода. Страх закрался в его очень рациональное сердце, но практический подход к жизни взял верх. Может быть, именно это их объединяло – холодная рассудочность, житейская практичность прежде всего? Евгений решил на время оставить опасную вещь у нее, а потом, когда все успокоится, забрать. Так же незаметно. Да и зачем посвящать ее в такие мелочи? Расстраивать, беспокоить? Это лишнее. Валерия с ужасом подумала, что и сама, вероятнее всего, поступила бы так же, будь она на месте Евгения.