К чему снится кровь (Иллюзии красного)
Шрифт:
Игнат посторонился, пропуская женщину в темный коридор с длинным диваном, на котором лежало великое множество разноцветных плюшевых подушечек. Коридор освещала одна единственная, стилизованная под китайский фонарь, лампочка; к запаху индийских благовоний примешивался резкий аромат трав и специфический – ладана.
– Чем могу служить, сударыня?
Валерию во второй раз поразило это «сударыня». Необычное обращение для современного мужчины лет сорока, которым оказался экстрасенс, несмотря на колокольчик и китайский халат. Он отодвинул плотную черную занавесь, которая скрывала вход в комнату и пропустил посетительницу вперед.
Комната,
Валерия огляделась – на стенах были начертаны какие-то непонятные знаки и символы. То ли руны, [30] то ли еще что. Сама графика этих изображений несла в себе зловещий смысл. Черный и красный цвет символов, резкие, изломанные линии, вызывали тревогу. Исподволь, где-то в подсознании, родились тягучие, мрачные, низкие звуки, скупая амплитуда которых добиралась до глубин памяти, поднимая пласты древних, как небо и звезды, воспоминаний. Что-то языческое, глухое и темное, жертвенные костры, тайные ритуалы, запутанные лабиринты… У Валерии закружилась голова. Звуки постепенно усиливались, будоражили натянутые нервы.
30
Руны – вырезавшиеся на дереве, камне и т.п. буквы алфавита, применявшегося скандинавскими и др. германскими народами гл. образом для культовых и памятных надписей.
– Каждое мгновение жизни есть одновременное отрицание и утверждение. – Произнес негромко Игнат. – Вот вы, и хотите уйти и не можете сделать этого, потому что вам необходимо узнать что-то, что волнует вас, лишает покоя.
– Что вы сказали? – Валерия так глубоко погрузилась в свои ощущения, что слова экстрасенса застали ее врасплох.
– Я говорю, что вы боретесь с желанием уйти и потребностью получить некие сведения относительно вашего состояния. Подобные разнонаправленные силы и удерживают нечто в неподвижности. – Он улыбнулся. – Хотите немного отвлечься?
Игнат принял какую-то диковинную позу, отдаленно напоминающую позу тореадора своей театральной эффектностью: одна рука поднята вверх, другая же опущена и ладонь расположена прямо напротив груди Валерии. Внезапно она почувствовала, словно некий горячий поток приближается к ней, проникает насквозь, протекает через ее тело и уходит в бесконечность где-то позади нее. Приятное невесомое тепло разлилось по плечам и позвоночнику, в голове стало пусто, легко и звонко… Зазвучала весенняя капель. Валерия увидела себя юной девушкой, шагающей по высохшему на солнце тротуару. Вокруг, на прошлогодней траве еще лежал нерастаявший снег; пахло мокрой землей, над которой поднимался пар; из водосточных труб бежала вода. Повсюду стояли лужи, отражая синее небо и яркое весеннее солнце. Такой же юный мальчик в курсантской шинели подал ей руку, помогая перейти поток талой воды…
Валерия словно
– Сие мгновение – вне времени, оно вне движения, которое можно пощупать, измерить. Неизмеримо… – Игнат помолчал. Тягучая музыка стала тише, словно растворилась в насыщенном невидимыми энергиями воздухе. – В этом моменте, вот здесь, проявляются условия Абсолютного. Это источник, из которого мы можем черпать силы постоянно.
Горячий поток иссяк. Валерия растерянно огляделась, присела на низкую, неудобную кушетку и… все рассказала. Все-все. Про Евгения, холодную московскую весну, лиловые сумерки, сырой воздух бульваров, букеты фиалок, которые он дарил ей, мокрую от снега шубку, морозные рассветы на Тверском, где он поджидал ее, опустив стекла в машине… Про его нелепую, страшную смерть, безобразную в своей обнаженной сути – кровь, приторный запах открытых ран, остекленевший взгляд, оскал зубов, холод застывшего тела. Потом она рассказала о своей странной болезни: о кашле, который накатывает ужасными приступами, вместе со страхом, с мурашками по телу, с предсмертной истомой… О депрессии, – когда не хочется выходить из дому, разговаривать, думать, помнить. О… Нет, об одном она все-таки экстрасенсу не рассказала: о рубиновой серьге, которая преследует ее, мерещится фантастическим наваждением, затягивает в какой-то омут не то прошлого, не то будущего… Валерия не сказала ни слова о серьге. Просто не смогла. Язык не повернулся.
Игнат слушал, не перебивая, не выказывая нетерпения, недоверия или удивления. Ему приходилось и не такое выслушивать. У женщины трагически погиб любовник, вследствие чего дама вся в болезнях и депрессии. Вроде все понятно. И все же… Что-то в ее рассказе встревожило экстрасенса, холодком кольнуло в сердце. Чего-то она не договаривала…
Он подошел к угловому столику, поднял черную бархатную накидку, под которой оказался прозрачный хрустальный шар, размером с крупный апельсин. Внутри шара, в самой середине, что-то дрожало, растекаясь к краям, и, словно проникая через границы сферы, исчезало в воздухе, который вокруг шара отдавал бледной голубизной.
Валерия посмотрела на шар, потом, нерешительно, на Игната. Он вложил гладкий и холодный на ощупь шар ей в руки.
– Смотрите в его прозрачную глубину… Она поглотит ваше внимание, и вы сможете увидеть невидимое, неощутимое, как сама постоянно ускользающая от нас суть жизни… Произойдет Великий Переход. Смотрите…
Валерия, волнуясь, держала шар, который оставался все таким же холодным, не согреваясь от ее тепла. Она видела сквозь его струящуюся прозрачность свои длинные пальцы с ярко-красным маникюром, кроваво отсвечивающим внутри хрусталя.
– Смотрите в глубину, в самый центр, – услышала она откуда-то издалека, как будто с другого берега, голос экстрасенса.
Воцарилась неподвижная, мертвая тишина, тяжелая и густая, как расплавленное стекло. Все замерло, застыло и смолкло, как до начала времен, до света и тьмы… Шар помутнел, вбирая в эту пульсирующую, клубящуюся муть, взгляд женщины, поглощал ее всю, втягивая в свое сокровенное розоватое пространство, растворяя в нем. Бледно-розовый отсвет в глубине становился все ярче, разгораясь нездешними цветами, вспыхивая сумасшедшей радугой, разбрызгивая мириады бриллиантовых вспышек, переливающихся в лучах невидимого солнца…