К чему снится кровь (Иллюзии красного)
Шрифт:
Не успела пройти простуда, прихватил радикулит. Ну, что за наказание? И это при том здоровом образе жизни, который он ведет! Где такое видано? Это все зависть людская. Особенно женщины – страшные люди. Вечно предъявляют какие-то права, вечно недовольны! Им не угодишь. Что ни сделай, все равно будет плохо. Они на все, что угодно, могут пойти из-за своей прихоти. И подсыпать зелья какого, и подлить. Поэтому он в гости перестал ходить. Опасно. Только то, что сам приготовил, можно есть спокойно. Боже, во что превратилась его жизнь! Вот до чего уже дошло! По улицам нельзя ходить… преследует непонятно, что.
Борис Иванович принял душ и улегся спать. Даже не стал
– Завтра нужно сходить в церковь, побеседовать с батюшкой. Это будет самое правильное.
Придя, наконец, к этой спасительной мысли, доктор уснул.
Сиур лежал на верхней полке в купе скорого поезда и тоже пытался уснуть. Обычно это ему удавалось без всякого труда. Но сегодня перестук колес не убаюкивал, а раздражал. Поэтому он решил не бороться с обстоятельствами. Раз не получается сон, значит, это время придется использовать по-другому. Можно, например, подумать. И Сиур начал думать.
Сначала о Тине. Как она там, после посещения Веры? Вот уж никогда бы не сказал, что Вера способна пойти к другой женщине выяснять отношения. Она такая холодная, безучастная ко всему, что не касается ее фигуры, лица, и еще, пожалуй, одежды. Неужели их отношения так важны для нее? Особой любви никогда не было – обычное времяпрепровождение. Он хотел позвонить Вере, но передумал. Зачем? Что он ей скажет? Что больше не хочет ее видеть?
Сиур вспомнил весь тот набор фраз, которыми она пользовалась во всех случаях жизни, и рассмеялся про себя. Получалось, что за год она сказала ему не более двух десятков слов. Боже, куда он смотрел? Неужели под юбку? Думать так о себе оказалось не очень приятным занятием. Сиур попробовал провести грань между инстинктами тела и любовью. Оказалось, что это вещи настолько разные… Как вообще можно сравнивать?
Его отношение к Тине было тем, чего он никогда в своей жизни не имел. Это было как подарок, как дорогой букет цветов тому, кто ничего не видел, кроме крапивы и пырея. Почему такие сравнения приходят ему в голову? Он не смотрел на нее, как на домохозяйку, на партнершу по сексу, на спутницу жизни… Он смотрел на нее, как после первых солнечных дней смотрят на подснежники, проклюнувшиеся из мокрой оттаявшей земли. Это было чудо, с которым невозможно расстаться по собственному согласию, как невозможно расстаться с приходом весны, с зеленой травой, цветущими деревьями, облаками на синих небесах, морозным инеем на огромных елях, пурпуром и золотом осеннего леса, паутинками бабьего лета и трелями соловья, певца любви… как невозможно отказаться от собственного дыхания или биения сердца.
И в постели с ней все оказалось по-другому. Каждое прикосновение было особенным, погружающим в стремительно несущийся жаркий поток… Есть ли слова, чтобы описать вкус винограда, созревшего в лучах горячего южного солнца? Или хмель вина, приготовленного из этого винограда? Ласку морской волны? Запах магнолий? Голубую луну на лице ночи?..
Когда являет свой лик Любовь, слова бессильны. Все смиряется пред нею – добро и зло, правда и ложь, жизнь и смерть. Тогда ничего не надо требовать – самые невероятные поступки происходят сами собой, самые сумасшедшие безрассудства свершаются легко и как бы играючи, самые отчаянные подвиги кажутся сущей
Сиур подумал, что он бы всю кровь свою отдал по капле, лишь бы Тина была с ним – в болезни и здравии, горе и радости… Так, кажется, говорится во время венчания? Он не хотел от этой женщины ничего, кроме того, чтобы быть рядом. Она была неожиданна, как летний дождь. Ее суждения о жизни, ни на что не похожие, странно тревожили его, задевая самые далеко запрятанные мысли и чувства. Слушать ее – все равно, что пускаться в опасное, щекочущее нервы путешествие, полное невиданных чудес, таинственных следов и вещих пророчеств, – кругосветное плавание по океану ее космоса…
Впервые, зная, что его ожидает риск на том пути, который он выбрал для себя, Сиур волновался. Он хотел, чтобы все получилось, как задумано, чтобы он смог вернуться и обнять Тину, видеть ее, слышать, заботиться, защищать, подставлять плечо, угадывать желания, исполнять капризы. Ему стала дорога жизнь. Раньше он не задумывался над этим. Инстинкт самосохранения вел его, чудом выводя из-под удара, словно сама судьба хранила его. Для Тины? Даже за это он должен быть благодарен в первую очередь ей.
Постепенно мысли его изменили направление и потекли в другую сторону. Что его ждет завтра? Что с Алешей? Сиур произносил заклинания, что все предпринятые меры принесли свои плоды, и что все обстоятельства уже сложились в его пользу, что Алеша жив, а все остальное поправимо. В этом физическом мире непоправима только смерть.
Наутро, прибыв в провинциальный, обманчиво-тихий городок российской глубинки, Сиур вошел в здание небольшого вокзала, гулкого и пустынного, посмотрел расписание поездов дальнего следования в обратную сторону, вышел на небольшую, залитую солнцем площадь, откуда отправлялись рейсовые автобусы, и сделал два звонка, воспользовавшись обшарпанным уличным таксофоном.
Через полчаса он шел по заросшей кленами и акациями улочке, спускающейся под уклон, по бокам которой выглядывали из кустов сирени и боярышника уютные деревянные домики с резными наличниками, ставнями, и застекленными верандами. За покосившимися заборами зеленели вишневые и яблоневые деревья, грядки с петрушкой и укропом, кое-где попадались крытые колодцы и гаражи. К одному из таких неприметных домов с гаражом в глубине запущенного сада и подошел Сиур, толкнул калитку, достал из кармана ключи и, незаметно оглянувшись, отворил наполовину застекленную дверь веранды.
Вокруг все словно вымерло – щебетали птицы, ветер шумел в листьях, поднимал облачка пыли над нагретым асфальтом, облезлая кошка опасливо пробиралась вдоль некрашеного забора – но ни одного человека не было в этом заколдованном мире, ни одно окно не открылось, не проехала ни одна машина, ни один мальчишка не пробежал босыми ногами к журчащей внизу речке с рассохшимся деревянным мостком, ни один рыбак не забрасывал удочку из береговых камышей…
ГЛАВА 20.
…Море лениво набегало на пустынный берег, поросший низкими чахлыми маслинами, пожухлой травой. Солнце стояло высоко, ослепительно сверкая в раскаленном добела небе. Все живое попряталось в норы, в спасительную тень. Горячий песок обжигал ноги женщины, идущей по самой кромке прибоя, который, набегая, теплой волной обливал ей щиколотки. Она поднимала выше подол кремовой туники, красиво задрапированной, украшенной золотыми заколками.