К чёрту ваши отборы!

Май Татьяна

– Академическое, - гордо так Дир-Ректор поясняет, словно я дура какая.

– Ну, раз академическое, даю тебе сорок пять минут и ни секундой больше, - злорадно добавляю.

Тащимся в библиотеку, а там, кроме книг и пыли, больше и нет ничего. Скука смертная. Сажусь в кресло у окна, а Дир-Ректор этот книгами давай шелестеть.

– Я, - говорит, - делла, умный очень. Стихи читать вам буду. Это другие ректоры развратные, к студенткам пристают, а я больше ум уважаю.

Книгу открывает и давай стихи какие-то читать. Про университеты магии, студенток-пигалиц, что в коротких юбочках

за занятия ходят да силой своей волшебной делиться не хотят. Наболело у мужика, ничего не скажешь. Ну, я под его завывания и заснула, уж больно бормочет складно.

Чувствую, за плечо трясет кто-то. Сажусь, слюну со щеки утираю.

– Делла, пять часов прошло и сорок пять минут, - говорит Дир-Ректор. а у самого язык еле ворочается.

А я чего? Встаю и ухожу молча. Сам виноват, раз такое ерундовое свидание придумал. А в коридоре меня уж Драгонь перехватывает.

– Моя, - говорит, - очередь, делла, на свидание с вами идти.

И властно так смотрит.

– Пошли, - отвечаю, - только не в библиотеку.

– Мы в трактир пойдем, переоденьтесь только, - властно велит.
– Негоже простому люду знать, что вы это.

Вот это мужик! Сказал, как отрезал! Тон-то прямо такой, каким мне Кузнецов запретил акции «МММ» покупать. Бегу переодеваться, а потом с Драгонем в карете золоченой в трактир едем. Это он, конечно, зря придумал. Оделись-то мы по-простому, а карета золоченая, да еще с гербами королевскими. Ну, народ-то простой, конечно, туповат, но не до такой же степени.

Проводят нас с почестями за стол накрытый в таверну, значит. Садимся, а Драгонь на всех взгляды властные бросает. Трактирщица не выдержала, убежала в страхе. Трактирщик тоже струсил, в дальней комнате заперся и сидит, трясется. А простой люд злиться начинает. Оно и верно - трактирщица ушла, трактирщик отсиживается где-то, а еду подавать кто будет? Ну, Драгонь и на них свои властные взгляды раскидывает. Мол, холопам слова не давали. Тут к нему подлетает какой-то крестьянин, знатного леща отвешивает и чего-то про революцию орет. Мол, зажрались буржуи, одни отборы у них да танцы, а простой народ от голода пухнет.

Драгонь от удара к стене улетает, на ходу драконом оборачивается и давай шипеть да черной слюной плеваться. А потому что он и сам размером с собачонку небольшую, то и плевки у него смех один, у меня и то больше будут, если постараться.

Ну, я юбки подобрала и деру из той таверны. Мне драки с холопами ни к чему. Драгонь этот со своими взглядами властными всех взбаламутил, вот пусть сам и выкручивается. В следующий раз неповадно будет. Возвращаюсь в замок, а там меня уж Умертвий поджидает. Ну, думаю, может хоть с ним свидание какое-никакое получится.

– Пошли, - говорит, - делла со мной.

И ведет меня из замка, да улицами темными куда-то на окраину города. Когда ворота кладбищенские вижу, я, конечно, вырываться начинаю. А он знай за руку тянет.

– Тебе, - говорит, - понравится.

– А может, - отвечаю, - в библиотеке посидим? И ты стихи мне почитаешь?

– Я, - говорит, - тебе поэта лучшего из умерших могу оживить. Вот он тебе и почитает.

И смеется зловеще, падальщик кладбищенский. Приходим к могилам, а там тишина такая, будто кто звуки

все украл. Только колени Умертвия и хрустят.

– Ну, и чего, - говорю, - делать здесь будем?

– Выбирай, делла, кого оживить? Могу врага твоего давнего, могу родственника умершего.

– Прям любого? А если похоронен не здесь?
– спрашиваю.

– Земля-то одна везде. Если не сожжен, откликнется, - уверенно так Умертвий отвечает.

Вспоминаю врагов своих да родственников умерших. Ну их, думаю. Врагам и так уж досталось, раз померли. А родственники такие бывают, что и второй раз не захочешь видеть.

– Иди-ка, - говорю, - Умертвий, ты с отбора. Не подходит мне жених такой.

– Поцелуй, тогда, делла, - отвечает.

Ну, и поцеловала. Мне не жалко. Только губами прикоснулась, а он и рассыпался на косточки. То ли от счастья, то ли еще от чего.

В замок иду, а там уж коротышка с двумя женихами ждет. У Драгоня один глаз подбит, но вторым глазом смотрит властно.

– Завтра, делла, - коротышка вещает, - выберешь себе спутника, который Захудаллию нашу спасет.

– Угу, - киваю, да в спальню свою возвращаюсь. Да только сон опять не идет. И кого выбирать-то из этих двоих? Нелегко королевой быть, нелегко. И так на перинах пуховых верчусь, и сяк, а сон не идет. Пойти, что ли, с этими двумя потолковать? А сама все про Кузнецова думаю. Что бы он про женихов этих сказал? Да и Кузнецов мой этим семерым фору даст даже сейчас, в свои восемьдесят два. Дождаться, что ль, пока он того, да попросить Умертвия сюда его переправить?

Из кровати мягкой вылезаю да коридорами в библиотеку иду. А где еще этого Дир-Ректора искать?

– Мне, - слышу голос очкарика из ЧМО, - без тебя и отбор в академии не нужен. Ну их, студенток-вертихвосток этих. А ты властный такой. Да и драконов почти не осталось, тоже ведь всех на отборах разобрали.

– Да и мне, - Драгонь отвечает, - принцессы эти поперек горла уже. Всем властных драконов подавай, а я, может, мягким да пушистым, как кролик, побыть хочу.

В щелку двери подсматриваю, а там Драгонь властно так Дир-Ректора обнимает да по голове гладит. А тот ему все в любви продолжает объясняться.

Ну, я дверь распахиваю, да прелюбодеев взглядом к месту пришпиливаю. И тут уж не выдерживаю. Как давай матом благим орать. Все слова, что от заводских рабочих в свое время выучила, сейчас пригодились.

***

– Просыпайся, старая! Кончай орать-то. Насмотрится ерунды, потом орет, как блаженная. Таблетки от давления пить пора!

Глаза открываю, а перед ними муть знакомая. Руки на живот опускаю - здесь, родимый.

– Кузнецов, ты что ль?
– спрашиваю хрипло.

– А кто ж, по-твоему? Опять под своего «Холостяка» задремала. На вот, таблетки. Одна беленькая, другая голубенькая, как положено. И запить.

Глотаю привычные горькие пилюли. Живая, значит, еще. И свет все еще этот. Ни ручек белых, ни жопы упругой. Да и хер с ними. Кузнецов вон зато рядом. Пятьдесят лет вместе, не хухры мухры. Может, и умрем в один день. А то кто его знает, чего он там в своем раю-то удумает.

– Достань, - говорю, - чашки из ГДР-овского набора. Чай пить будем.