К чертям собачьим
Шрифт:
Он раздёрнул тяжёлые сливового цвета занавеси, снял с бильярдного стола покрывало и, сворачивая его, указал на стойку с киями. Даффи положил биток на стол и опробовал отскоки от бортов и покрытие, сначала с одной стороны, потом с другой. По сравнению со здешним, стол в Браунскомб-Холле был словно вспаханное поле.
— Прекрасный стол, Генри.
— Сработан у Терстона в 1866-ом. С тех пор их специалисты за ним присматривают. Сланцевая плита, монолит — таких теперь днём с огнём не сыщешь. Тут приличный кусок Уэльса, доложу я вам.
— Покрытие новое?
— Пятилетней давности. Мама считала, что и старое
Играл Генри превосходно; наклоняясь над столом, он выглядел более естественным и раскованным, чем когда стоял прямо. При этом он был хорошим учителем — терпеливым, но твёрдым. Это было скорее повторение пройденного, чем обучение: теоретически Даффи знал, что не следует торопиться с ударом, что следует бороться от начала до конца и соизмерять тактику со своими возможностями; ему только необходимо было, чтоб ему постоянно об этом напоминали. Особенно усердно Генри трудился над тем, чтобы научить Даффи принимать правильную позу. «Если вы не будете правильно стоять, вы не сможете правильно нацелить кий, а если вы не сможете правильно нацелить кий, то не сможете контролировать шар». Он показывал; Даффи пытался скопировать позу. «Не важно, параллельно стоят у вас ступни или нет, тут главное, чтобы вам было удобно. Что на самом деле имеет значение, так это смычка бёдер». Даффи было трудно это понять. «Послушайте, примите правильную позу, прошу прощения, ноги оставьте, как стояли, и ещё раз прошу прощения». И в этом мрачноватом викторианском прибежище джентльменов Генри положил руки Даффи на бёдра и слегка потянул их, словно ласковый остеопат. Бёдра у Даффи повернулись и сомкнулись. Генри убрал руки. Да ради бога, пробормотал себе под нос Даффи.
В четыре двадцать пять урок был закончен, Генри пошёл причесаться перед встречей с Мамочкой. Даффи причёсываться не стал. Вместо этого он поправил свой галстук цвета копчёной селёдки.
— Как поживаете, молодой человек? Какой крайне невыразительный галстук, — сказала матушка Генри. Она сидела в кресле на колёсиках, окружённая оранжерейными растениями, которые Даффи смог бы опознать, если бы лет десять попрактиковался в Королевском ботаническом саду. [11]
11
Большой ботанический сад в западной части Лондона (Кью-Гарденс), обладающий крупнейшей в мире коллекцией растений. Основан в 1759 г.
— Вообще-то, это не мой галстук.
— Тогда с какой же стати вы его носите?
Ей было около восьмидесяти; прямая, костлявая фигура с острыми голубыми глазами и коротко подстриженными седыми волосами; на ней было бледно-зелёное шёлковое платье, которое, Даффи не сомневался, когда-то, лет за десять до его рождения, стоило очень дорого. На ногах у неё были розовые кроссовки.
— Так вы новый партнёр моего сына по бильярду?
— Он даёт мне уроки. Это очень полезно.
— Что ж, я рада, что хоть в чём-то он знает толк. Мне всегда казалось, что в большинстве сфер мой сын крайне беспомощен.
Даффи взглянул на Генри; Генри и ухом не вёл. Он, должно
— Вы гостите в Холле, у этого мошенника… как там его?
— Вик Кроутер. Вообще-то, это его галстук.
— Что не удивительно. Хотелось бы знать другое: на какие деньги он его купил?
— Мама!
— Ну конечно он мошенник. Такой как он ни за что бы не наскрёб денег на такой дом, не будь он закоренелым мошенником.
Даффи не мог понять, была ли мать Генри так груба, оттого, что принадлежала к «шикарным», или оттого, что была так стара — а может, и от того, и от другого. Впрочем, могло статься, что она просто была груба, и в этом было всё дело.
— Так вы уже видели девицу, которая в скором времени сделает Генри счастливейшим мужчиной на земле?
— Анжелу. Да, видел.
— И каково ваше мнение о ней?
Каково было мнение Даффи?
— Я её почти не рассмотрел.
— Как дипломатично с вашей стороны, особенно в присутствии вашего наставника. Она явная невротичка.
— Мама!
— Единственное, чего я не смогла понять в день, когда мне было дозволено её увидеть — она тогда была так экстравагантно одета — это какие у неё бёдра: сумеет ли она выносить и родить дитя. Вы обратили внимание на её бёдра?
Даффи попытался вспомнить.
— Думаю, она справится, — осторожно проговорил он.
— Справится? Понимаю. Но справится ли Генри, вот вопрос!
— Мама, право!
— Возможно, будет лучше, если род вконец прекратится. А может, — произнесла она, кладя одну ступню в розовой кроссовке на другую, — у этой девицы климакс начнётся раньше, чем она пойдёт к алтарю. Вам определённо нужно ещё чаю.
— Одну чашку, — сказал Даффи.
— Я слышала, у неё на днях были какие-то неприятности.
Нет, ну надо же, подумал Даффи. Он не поспевал за этой каруселью преувеличений и преуменьшений.
— Да, кое-какие неприятности. Её пытались изнасиловать.
— Пытались? И что за мужчины сейчас пошли. Когда я была девицей, они действовали куда успешнее. Это всего лишь другое название брака, верно?
— Не знаю. Я не пробовал.
— Что: насиловать или жениться?
— Ни того, ни другого.
— Хм. Означает ли это, что вы бобыль, вроде моего Генри?
— Угу.
— Но вы же не из этих, не из гомосексуалистов?
Она выговорила это слово без особой неприязни, хотя на консервативный манер — очень старательно, не сокращая.
Даффи решил, что объяснять будет чересчур сложно, поэтому кивнул и ответил:
— Из них.
— Как мило. Знаете, я ни разу не встречала ни одного, кто бы вот так признался. Вы должны побывать у нас снова и рассказать мне, как это вы делаете. Меня всегда интересовало, что вставляется и куда. Если, конечно, вы к тому времени будете ещё живы.
— О, я буду жив.
— Но вы же сейчас мрёте, как мухи, верно? Говорят, появилась какая-то новомодная болезнь, которая скоро очистит мир от задотрясов, как, бывало, выражался мой покойный муж. Надеюсь, вы не находите этот эпитет для себя зазорным.
— Я думаю, вы преувеличиваете.
— Что ж, по крайней мере, так пишут в газетах.
— Газеты переполнены гомофобией, — сказал Даффи. Почему нет? Она думает, что он обычный задотряс в уродливом галстуке. Почему не показать ей, что и он знает кой-какие учёные слова?