К чужому берегу
Шрифт:
Однако уже посреди ночи меня осторожно разбудила Адриенна. Сонная, я подняла голову с подушки, увидела, что стрелки каминных часов указывают на цифру два, и удивленно уставилась на служанку.
–– К вам пришел большой вельможа, – прошептала она. – Его зовут господин де Талейран.
Я вскинулась на постели, отбросила назад волну волос.
–– Талейран здесь?
–– Да, – так же шепотом подтвердила Адриенна. – Его экипаж остановился перед вашим домом еще полчаса назад. Надо сказать, мы ему далеко не сразу открыли, так что он, возможно, и сердится.
–– Почему же вы не открыли ему? – спросила я, все еще мало что понимая.
–– Так ведь глубокая
Пока она шептала на бретонском, как все это странно и невежливо, я смогла, наконец, осознать, что у меня за дверью, в гостиной, ожидает Морис де Талейран, министр иностранных дел Республики и вообще один из влиятельнейших людей Европы. Я знала, что он играет в карты до глубокой ночи и пропадает в салонах, и это делало его визит более объяснимым, но я понимала еще и то, что ради простого любопытства он не стал бы беспокоить меня в такой час… И вообще, откуда он знает, что я в Париже? Сон как рукой сняло. Я вскочила, жестом велела Адриенне подать мне пеньюар.
–– Как, мадам выйдет в таком виде?
–– Неужели вы думаете, что я буду два часа причесываться? Слава Богу, я достаточно хороша, чтоб иметь возможность показываться людям без трех фунтов краски!
Впрочем, сказав это, я все же подошла к зеркалу, провела пуховкой по лицу и нанесла немного кармина на губы. Потом расправила кружева пеньюара на груди, встряхнула копной золотистых волос и спустилась в гостиную, где, опираясь на спинку кресла, меня ждал Шарль Морис де Талейран-Перигор.
2
Он стоял именно у того кресла, на котором когда-то в 1798 году сидел полицейский Лерабль, присланный Клавьером, и вспомнив ту сцену, я не сдержала улыбки. Нынешняя ситуация была противоположна той настолько же, насколько внешность самого министра была далека от облика того нанятого бедняги. Талейран нынче имел вид большого вельможи. Одетый в темно-синий, тонкого сукна, шитый серебром сюртук, белые кюлоты и чулки, с безупречной осанкой, высоко вскинутой головой, гордую посадку которой подчеркивал тугой стоячий галстук, он до того напоминал тех аристократов, которых я много лет назад встречала в королевской приемной Версаля, что у меня на какую-то секунду захватило дух.
Несмотря на поздний час, его прическа была в безукоризненном состоянии, светлые густые волосы до сих пор сохраняли ту знаменитую «плавающую» волну, которую многие пытались безуспешно копировать; голубые глаза смотрели спокойно и уверенно, слегка вздернутый нос добавлял высокомерия и без того надменному лицу, – и, созерцая все это, я внезапно поняла, почему он сумел завоевать такое влияние на Бонапарта. Рядом с ним, в тени его громкого имени любой выскочка, конечно же, будет чувствовать себя человеком второго сорта и искать опору в его благосклонности.
Он поклонился мне очень почтительно, очень церемонно, и я ответила ему тем же, ощутив, правда, некоторое замешательство от того, что выгляжу так по-домашнему. Но когда он выпрямился, и наши взгляды встретились, я заметила, как мелькнул в его глазах огонек нескрываемого мужского интереса. Этот огонек мелькнул всего на миг, и Талейран, славившийся самообладанием, тут же погасил его, но я уловила этот знак и улыбнулась.
–– Приветствую вас, Морис. Даже не спрашиваю, почему…
–– Почему так поздно? Но, друг мой, вы, конечно же, знаете, что для меня это не время. Человек, который просыпается в полдень, может позволить себе визит вежливости ночью.
––
–– Не только. – Тон его стал серьезен. – Я не хотел привлечь слишком много внимания к нашей встрече. Сегодня… э-э, сегодня я был у герцогини Фитц-Джемс, и ищейки Фуше 2 полагали, что мой вечер закончится, как всегда, за партией реверси 3 . Поэтому они оставили меня. Я приехал к вам абсолютно незамеченным, и ваша репутация, мадам, не пострадает.
–– Благодарю. Это единственное, что меня беспокоило, – сказала я не без иронии, понимая, что, конечно же, не мое доброе имя заставляло его принимать такие меры предосторожности.
2
Фуше – бывший якобинец и лионский палач, министр полиции при Директории. Закрыл глаза на подготовку переворота 18 брюмера, благодаря чему сохранил свой пост в первый год Консулата. Создатель плотной шпионской сети и системы доносительства во Франции.
3
Карточная игра.
Он окинул меня внимательным взором, и снова огонек восхищения, уже знакомый мне, мелькнул в его глазах.
–– Невероятно. Мне сказали, вы произвели на свет сына в конце февраля? Но в это невозможно поверить: вы свежи и стройны, как флорентийская роза. Или… как бретонская гортензия?
Я засмеялась:
–– Какой ботанический комплимент! Я получила его благодаря скудной кухне придорожных харчевен. Пища в них так ужасна, что поневоле станешь стройной. А вам доносят о каждом моем шаге, Морис? Вы весьма осведомлены.
–– Осведомлен? Увы, это слишком сильно сказано. Но когда генерал Дебелль привез в Париж вашего мужа, я не удержался от соблазна и переговорил с ним.
–– С моим мужем? – вырвалось у меня.
–– Нет, – сказал Талейран после паузы, и лицо его сделалось чуть холоднее. – Конечно же, я говорил с генералом Дебеллем. Он и сообщил мне о вашем новорожденном сыне.
Возникло некоторое молчание. Пытаясь совладать с чувствами, я пригласила Талейрана присесть, хотела позвонить, чтобы попросить служанку принести нам чаю, но министр остановил меня, сказав, что не стоит тревожить кухарок и будить весь дом.
–– Я не отказался бы от бокала вина. И если вы собственными руками нальете мне его, я буду счастлив, госпожа герцогиня.
Я поняла, что ему не нужны лишние свидетели. В старинном буфете было отличное анжуйское и бисквиты в серебряной корзинке, я подала их к столу, разлила вино по бокалам, размышляя в это время о том, добро или зло привело Талейрана нынче ко мне. Мне очень хотелось расспросить его об Александре, в частности, узнать, где он в Париже находится, – я ведь не сомневалась, что министру известно об этом, но у меня было чувство, что разговоры о герцоге вызывают у Талейрана какой-то внутренний протест. Что было его причиной? Тут я терялась в догадках. Можно было заподозрить и некоторую ревность. Морис никогда не отзывался о моем муже восторженно, напротив, всегда заявлял, что тот «не понимает, каким сокровищем владеет». Но в то же время было как-то странно думать, что столь хладнокровный, умный человек может поддаться такому бесплодному и в данном случае бессмысленному чувству, как ревность. Впрочем, кто их разберет, этих мужчин, с их вечным соперничеством!