К далекому синему морю

Манасыпов Дмитрий Юрьевич

– Откопаемся.

Морхольд, потягивая самый натуральный глинтвейн, молчал. Слушал странную компанию, приютившую его, кутался в одеяло на лежанке у печи. В фургоне хватило места даже для такого вот закутка, то ли столовой, то ли кухни, то ли гостиной. Всё вместе.

Эдакий маленький автономный уютный мирок, особенно сейчас, когда за плотно задраенными оконцами-бойницами ревет и лютует самое страшное страшилище обезумевшего большого мира. Он сам этот мир, на какой-то момент превратившийся в осеннюю снежную бурю.

Хорошо было

до Беды. За окном мороз, вьюга, пурга, буран, да хоть муссонные дожди. А ты сидишь весь такой в теплом и сухом жилье, попиваешь чаек, тихо и лампово читаешь книжку, вяжешь носки или шарф и даже перекусываешь копченой колбаской и свежей «городской» булочкой. Морхольд усмехнулся, посмотрев в кружку с глинтвейном. Было да сплыло.

Странная компания, сидя у потрескивавшей чурочками садовой печки, молчала. Знакомо и по-семейному. Или так, как молчат старые и хорошо знающие друг друга люди. Товарищи. Или настоящие друзья, давно ставшие этой самой семьей.

Рыжий паренек, обзывавший сам себя каким-то Гамбитом, молча и сосредоточенно точил уже какой-то там по счету метательный нож. Яна, солнечная и светлая девчонка, протянула руки к печи и смотрела на игру пламени, отражавшегося на узких ладошках. Тетя Жива, деловитая курица-наседка, споро перебирала спицами, вывязывая что-то из синтетической пряжи. Молчун Петр, сгорбившийся, сцепивший руки, так что сразу становилось ясно – кочергу из стального прута он завяжет узлом влегкую. Шимун, снявший шапку, но даже в натопленном фургоне оставшийся в узорной черно-белой бандане. Странная компания странных хороших людей.

– Мы циркачи. – Шимун поднял голову и взглянул на Морхольда. – Тебе явно интересно, кто мы такие и как вообще у нас кочевать получается. Так что не удивляйся ответам на незаданные вопросы.

– И что у вас за цирк? – Морхольд отхлебнул из кружки.

– Самый простой, как в Средние века. Гамбит – жонглер, акробат и метатель всевозможных острых предметов. Петр – силач и тоже жонглёр, только гирями и штангами. Яна – предсказательница и гадалка. И я, – Шимун наклонил голову, – маг и престидижитатор. И стрелок. Из всего, что есть.

– А Жива?

– А Жива торгует всякими лечебными бальзамами и снадобьями. Ей тоже всегда рады. И еще у нее есть супертрюк. Она очень быстро рвет ненужные и больные зубы.

– Быстро? – Морхольд заинтересованно посмотрел на женщину.

– Патрон за минуту, – буркнула Жива. – Обычно укладываюсь в три-пять.

– Дешево.

– Потому именно ее аттракцион часто собирает аншлаги. Нам с ней, бывает, тяжело тягаться, – усмехнулся Шимун, – но мы не против.

– Понятно, – Морхольд поерзал, устраиваясь удобнее, – а куда сейчас едете?

– Теперь туда же, куда тебе надо, – Шимун пожал плечами, почесывая под узким подбородком мирно дремлющую Жуть, – к летунам. Там всегда хлебно.

– Вон оно че, – Морхольд подтянул одеяло до подбородка. Странно, но его пока еще знобило. – Это очень хорошо.

– Конечно… –

Шимун попытался ухватить внезапно подобравшуюся и дернувшую к Морхольду Жуть, но не успел. – А, чертовка. Аккуратнее с ней, у хвоста не чеши, может цапнуть. Потом отпаивать придется.

– Яд?

– Токсин. Покроешься красными струпьями и дристать станешь дальше, чем видишь. Хотя, сдается мне по убитым ею голубям и мышам, она может регулировать уровень токсина в своей дряни. Усилять там, ослаблять.

– Странная тварь, – Морхольд замер, поняв, что Жути не понравилось последнее слово. Извиняюще почесал той выступающие жесткие надглазья, провел пальцами по худому, торчащему остренькими выпадами позвоночнику. Жуть расслабилась и довольно засопела. – Никогда таких не видел.

– Да и мы тоже, – оторвалась Жива от вязания. – Нашли ее с полгода назад, возле Засрани.

– Сызрани?

– А не все ли равно? – тетя Жива удивленно подняла брови. – Была Сызрань, да кончилась. Сейчас там кромешная Засрань. Знать бы только почему.

– Да и ладно. Нашли?

– Сняли с крыши коттеджа, – Шимун налил себе еще глинтвейна. – Металась взад-вперед, а ее съесть хотели. Местные крыложоры.

– А ты куда потом, после летунов? – вклинилась Яна.

– Лучше и не спрашивай, – Шимун усмехнулся, – удивишься и огорчишься.

Морхольд вздохнул.

– К морю. К далекому и, возможно, синему. Семья моя там перед Бедой отдыхала. Мама, сестра. Верю, что живы. Надо добраться. И обязательно до Нового года.

Петр фыркнул, покачал головой и покрутил пальцем у виска. Гамбит поджал губы и тонко усмехнулся.

– Вот как-то так мне и самому подумалось, – Шимун откинулся на спинку своего кресла-качалки. – Но он, видать, парень упрямый, в сторону не свернет.

– С дюралевой ковырялкой и ножиком-топориком? – насмешливо прогудел Петр. – Может, чего серьезнее подкинуть?

Морхольд не успел ответить. Ответила Яна.

– Не поможет. Ему не поможет то, что ему дашь ты. Идти без единого выстрела для самого себя. Так сказали. Он и идет. Все по-честному. Человек против взбесившегося мира…

Морхольд сглотнул. Все молчали, пламя плясало за приоткрытой дверкой, порой показывало наглые рыжие языки через конфорки, отсветы метались по лицу девушки, говорящей так же отстраненно, как встреченная то ли во сне, то ли наяву Мэри Энн.

– Ты сам все знаешь, – Яна повернулась к нему. – Единственное, что могу сделать… раскинуть карты. Ты же хочешь знать больше?

Морхольд напрягся. Хотел ли он знать больше?

– Нет. Не хочу.

– Почему?

– У него есть надежда, сестренка, – Гамбит полюбовался тускло сияющей кромкой ножа, – только ею и живет. А твои карты имеют привычку говорить чистую правду. Она нужна не всем и не всегда.

– Это точно, – Морхольд почесал бороду. – Побриться бы надо. Наверное.

– Утром. Воды осталось только для еды и питья, – Жива вздохнула. – Потерпишь.