К игровому театру. Лирический трактат
Шрифт:
Как он красив этот раздетый донага "бедный театр", я распространяться не буду. Вспомните сами знаменитые "пустые пространства" в лабораторных экспериментах Гротовского и особенно в "Короле Лире" Питера Брука. Голая площадка сцены и почтительные актеры на ней. И больше ничего. Какая же "структура" в таком Тотальном Отсутствии порождает красоту спектакля? — Сложная и динамическая система возникающих по ходу игры (спектакля) отношений симпатии и антипатии, связывающая между собой чрезвычайно простой, можно сказать, — минимальный набор участков:
команда актеров,
команда персонажей,
режиссер в качестве "полевого" судьи,
и зрители в качестве болельщиков.
Прекрасный
Придя в такой театр, зритель поначалу путается в этой частой, мелкоячеистой сетке случайных проб, пристроек, притирок, приспособлений, сближений и удалений, слияний и разделений, положительных и отрицательных пучков психологической энергии, направленных актерами друг на друга и на него самого. Но это только поначалу и сравнительно недолго. Постепенно зритель все больше и все легче ориентируется в опутывающей и окутывающей его душевной сумятице. Сперва он ощущает атмосферу какой-то странной влюбленности всех во всех и, поколебавшись, погружается в нее все глубже и глубже. Тогда-то и открывается перед ним структура происходящего. Структура эта трудно определима (словами или схемами), но, несмотря на это, точна. Точна настолько, что ощущается сразу всеми и безошибочно, чуть ли не на ощупь. Приближенная формула этой структуры — "на фоне любви" (М. А. Чехов)..
Таким образом, искусство игрового театра — это искусство любви. ("Ars amandis", как говорили в древнем Риме).
Как видите, красота — это странность искусства. В России за странности, между прочим, бьют. Продолжим на следующем уроке. Идите на перерыв.
Лекция четвертая. Политика и "попса" в игровом театре
После перерыва обратимся к четвертой игровой ситуации — политической. Сущность политической игровой ситуации заключается в создании и разгадывании аллюзий. Мощность и живучесть ее в том, что она одинаково любима всеми участниками театрального зрелища — и актерами, и режиссерами, и, главное, зрителями. Это — излюбленная, популярная, может быть, даже плебейская игра. С обязательным привкусом скандала. С гарантированным статусом бестселлера. С непременным и полным контактом "зала" и "сцены".
Сказанное не нуждается в особой аргументации, потому что сходство театра и политики лежит на поверхности. Homo ludens и homo politicus похожи друг на друга как ближайшие родственники. Первым словом, которое произнес наш прозорливый и смешливый народ, увидев по телевизору после большого перерыва своих только что испеченных политиков, было двусмысленное слово "артисты". Второе народное слово об их тусовке в Верховном Совете бывшего СССР прозвучало еще ироничнее: "Это такой театр!" Но что бы там ни говорилось, а в течение нескольких лет целая страна, не отрываясь, следила за ежедневными трансляциями съездов, сессий, пресс-конференций и других нардеповских спектаклей. Посещаемость в театрах и кинозалах катастрофически упала, наступил бум политического лицедейства.
Переходя с бытового уровня рассмотрения проблемы на уровень пристального и систематического анализа, мы обнаруживаем и более существенные признаки сходства между Человеком Играющим и Человеком Политизированным. Как и любой участник той или иной азартной игры, актер и политик одинаково подвергают себя риску, причем степень риска и шкала опасности напрямую зависит от величины сделанной ставки: претендуя на роль Гамлета, артист неизбежно ставит себя
Политик, так же, как и актер, становясь известным, вольно или невольно привлекает к себе нездоровое внимание широчайших обывательских масс — наша милая и бесцеремонная чернь жаждет узнать о "звезде" как можно больше: с кем живет, сколько зарабатывает, во что одевается, чем и из чего питается, что и в каких дозах "принимает" и т. д. и т. д., словом, все-все-все по линии так называемого грязного белья, поэтому политик, ни в чем не уступая театральному актеру, периодически вляпывается в громкие и не всегда приличные истории. Так вот, увы, уродливо, реализуется у нас в политике один из основных признаков homo ludens — стремление к яркости, желание высунуться, выпятиться, выделиться из фона, привлечь к себе всеобщее внимание.
Игра, как известно, требует отвлекающих маневров и обманных ходов. Она безумно любит расставлять на нашем пути различные силки, ловушки, западни и капканы. И тут политики и актеры тоже ничем не отличаются один от другого. Правда, провокации актеров безобиднее и добродушней, чем провокации и покупки политиков, но, все равно, и тут и там то и дело появляются свои игровые Азефы и свои игровые Распутины.
Еще глубже — глубже потому, что тщательно спрятано, — лежит сходство профессионального политика и профессионального актера на этот раз по лини лицемерия.
Давайте с вами задумаемся над смыслом и значением исконно русского слова, такого выразительного и такого презрительного, одновременно яркого и холодного, как бенгальский огонь.
Что же это значит — "лице-мерить"?
Измерять чье-нибудь лицо?
Соизмерять разные лица?
Да нет же! Мы с вами всюду и во всем должны видеть одно — театр. Мерить — значит примерять, примерять на себя чужие разные лица.
Чувствуете — тут о маске говорится, о сокрытии своего лица под чужим.
О сокрытии, к примеру, равнодушного лица под маской доброжелательности. О прятании злого умысла, исказившего ваше лицо, под маской ангельской невинности. О маскировке хамской и полупьяной, красной разбойничьей рожи с помощью самых разнообразных личин, варьирующих тему народного заступника. Это все, конечно, о политике. Постарайтесь увидеть: для начала — сериал героических масок ничтожного сексота Ионы Андронова, для середины — целый иконостас постных ликов христианейшего завистника Аксючица, для финальной точки — однообразный набор учительских парсун (от старого ребе до профессора демократических щей) на печально-хитрованском лице вечного нардепа Шейниса. Неистребимый номенклатурный маскарад, который был всегда, но которого мы почему-то не замечали: политические притворщики меняют конъюнктурные масочки.
Актеры тоже играют своими масками, но тут я снова должен сделать оговорку — вторую и гораздо более серьезную: игра актера масками похожа на соответствующую игру политикана только внешне, внутри же по существу первая резко отличается от последней; скажем мягче — она противоположна. Актеры, в отличие от политиков, "лицемерят" бескорыстно для себя и безвредно для зрителей.
Чем глубже закапываемся мы в сравнительный анализ политического и театрального спектаклей, тем чаще натыкаемся на несовпадения, различия, противопоставления и, в конце концов, на прямые антагонизмы. Выясняется, что для актера политик выглядит чуть ли не преступником: он фальсифицирует честную игру, превращая ее в махровую махинацию. Наш сегодняшний политик — это просто-напросто наперсточник.