Шрифт:
Очень непростая вещь —
это простое человеческое счастье
П.Борисов
– Эй, о чем ты так задумался? Ложку мимо рта пронесешь, – с улыбкой обратился к сидящему напротив крупный, жизнерадостный мужчина лет тридцати трёх- тридцати пяти.
– Меня никто не любит, – с отсутствующим видом произнёс тот, как будто продолжая думать вслух.
Спрашивающий поперхнулся и закашлялся:
– Ничего себе! Тебя ли я слышу? – и изумлённо рассмеялся.
Его собеседник как будто вынырнул из своих мыслей и сердито уставился на него:
– Ну и что смешного?
– Как что смешного? Ну, друг, ты даешь! Молодой, успешный, состоятельный, красавец, друзей-приятелей – море, от дам отбоя нет – и вдруг…
Друг
Его внешность для стороннего наблюдателя подтверждала всё сказанное. За столом сидел молодой мужчина тоже лет тридцати с небольшим. Всё в его внешнем виде не кричало, нет, но довольно громко говорило об успешности: дорогой костюм, подтянутая, спортивная фигура. Он был очень красив. И если бы вздумал посвятить себя карьере актёра, режиссёры наверняка с удовольствием брали бы его на роль героя-любовника, героя-воина. Черноволосый и черноглазый, со смугловатой кожей, длинными крыльями черных бровей (так и просится избитое сравнение), красивым изгибом губ, а сегодня ещё и с модной лёгкой небритостью, он действительно обращал на себя внимание. Дмитрий Алексеевич Хабаров в городе был личностью довольно известной, хотя не очень об этом заботился. Но владелец крупной строительной компании априори был хорошо известен в деловых кругах. И хотя не очень, особенно в последнее время, любил, однако в силу необходимости тусовки всякие посещал (а как же, себя показать, связи, знакомства, потенциальные заказчики). А как человек холостой да плюс все вышеперечисленные достоинства, был завидным женихом, а лучше сказать, завидной добычей. Сам он от повышенного внимания дам не страдал, с лёгкостью завязывал знакомства, заводил романы, но, надо сказать, с такой же лёгкостью их и заканчивал. Никому из его многочисленных подружек не удавалось удержаться на длительное время. Между дамами даже установилась своеобразная конкуренция: каждая из тех, кто оказывался в роли его подруги, старалась приложить все усилия, чтобы занять это место, так сказать, на постоянной основе. Пока это не удалось никому. Но дамы не теряли надежды и при случае даже хвалились, кто дольше продержался. Он был по-своему честен. Старался не иметь дело с замужними, чтобы не создавать себе лишних проблем. Да и то правда, зачем? Хватало и незамужних. Никому ничего не обещал, был щедр, более или менее внимателен. Но совершенно спокойно прекращал отношения, невзирая ни на уговоры, ни на слёзы, жалобы и тому подобное покидаемой. Напротив, слёзы и жалобы заставляли его прекратить отношения как можно скорее.
Сейчас он мрачновато-иронически усмехался, слушая приятеля:
– Да-да-да…Всё так. Но друг у меня один – ты, а любить меня никто не любит.
– С чего вдруг такой мрачный взгляд на вещи? Поругался с… этой, как её… с Лизой?
– Да поругался-то это ерунда. А главное, что я сам иногда, как ты сейчас, вспоминаю, когда надо обратиться: «Как там тебя, Лиза». Не будешь же звать: «Эй, ты». Поэтому обращаюсь ко всем «зайка».
Собеседник весело фыркнул.
– Самому противно, а что делать: так исключаю одну причину для скандалов.
–Послушай, но ты же сам этого всегда хотел: свободные, ни к чему не обязывающие отношения.
– Не добивай! Да, хотел. Да, всё время у меня эти свободные, ни к чему не обязывающие отношения. Кандидаток хватает. Но, знаешь, чем дальше, тем больше…. Как бы это поточнее выразиться? Ни уму, ни сердцу. Только телу. А телу… Это в восемнадать-двадцать лет кажется самым главным (гормоны, то, сё). Ну, а в тридцать всё уже не так.
– А как?
– А так. Вот проснулся я сегодня. Она ко мне лезет, ласкается, что-то спрашивает, чего-то просит, ждёт ответа. А я смотрю и думаю: «Что эта женщина делает у меня дома, что ей от меня надо, и как её, в конце концов, зовут?» В итоге поругались. Она ушла «насовсем», но, конечно, ждёт, что я позвоню. Я звонить не буду. Зачем? А сейчас сижу и думаю. Вот приду я сегодня домой: просторно, тихо. Никто не ждёт, никто не позовёт, не откликнется, хоть ходи аукай. Знаешь, как я тебе завидую. Я, когда у вас бываю, мне уходить не хочется. Так хорошо, так тепло,
Дмитрий как-то обречённо махнул рукой, да и это «э–эх» прозвучало весьма невесело.
На протяжении всей этой речи Константин смотрел на него, и с лица и из глаз его постепенно уходила улыбка, а к концу он смотрел на друга серьёзно и даже чуть-чуть печально.
– Ну, а тебе что мешает? Женись, заведи семью, детей. Поди уже не мальчик – тридцать два.
– На ком?
– Не на ком? – Константин удивленно приподнял брови. – Только свистни.
– Да ну, – махнул рукой Дмитрий. – Подружки мои, как ты их называешь, годятся только для одного. Они бы, может, и не прочь, только мне это в страшном сне не приснится. Я с трудом выдерживаю чуть-чуть вечером и чуть-чуть утром. Остальные уже при семьях.
– Ну, не все. Мало что ли одиноких женщин. Но тебе не кажется, что ты сам, сознательно или нет, выбираешь именно таких. Чтобы можно было завести лёгкие, необременительные отношения и закончить их, когда тебе это надоест. А ведь семейная жизнь – это другое, это несвобода, это ограничения, общие заботы, интересы.
– Ну, свободы я уже накушался, а заботы…ты же справляешься, думаешь, я не справлюсь?
– Да справишься, конечно. Только…Вот послушай. Ты пришёл, устал как собака, лечь бы на диван, пивка и в телевизор или просто заснуть. А Лиза лезет – с ней поиграть надо, или, не дай бог, приболела, тогда вообще…или надо ехать встречать тёщу. Вот тебе и пиво, и отдых.
– Но тебе же это не в тягость?
– Не в тягость. А знаешь, почему? Потому что я их люблю, и Ольгу, и Лизку. Я без них жить не могу. Вот это главное. Чтобы получилась семья, надо, чтобы люди друг друга любили, уж извини за пафос. Вот ты кого-нибудь из своих женщин любил?
Дмитрий задумался
– Не может же быть, чтобы за всё время ты никого не любил. Да и потом, не может быть, чтобы никто никогда тебя не любил. Ты подумай, вспомни.
Дмитрий на секунду задумался, уставившись в стол, и не видел, что друг смотрит на него очень внимательно и как будто выжидательно: «Ну же, вспоминай – давай!»
– Это ты намекаешь на Катю? – не вопросительно, а, скорее, утвердительно сказал Дмитрий с какой-то странной интонацией.
Константин молча смотрел на него.
– Конечно, Катя! Катя меня любила…
– А ты?
– И я. Но ты же знаешь, чем всё закончилось, – он вынырнул из воспоминаний, и странная, мечтательная улыбка исчезла.
– Но мы же сейчас не об этом. Мы сейчас выясняем, любил ли ты и любили ли тебя. Видишь, оказывается, любили, и ты любил.
– Да, – у Дмитрия как будто испортилось настроение. – Кстати, ты не знаешь, где она?
– Не знаю, кажется, куда-то уехала. А что?
– Да так, просто. Ну, ладно, давай заканчивать, пора.
Ольга убирала со стола и искоса поглядывала на мужа. Ужинали сегодня в гостиной за журнальным столиком. Сейчас муж благодушно расположился в кресле, похожий на сытого, довольного кота. «Только что не мурлыкает», – улыбнулась про себя Ольга. Пятилетняя Лиза удобно устроилась около папиной ноги и, обняв любимую куклу, приготовилась смотреть «Спокойной ночи, малыши». Ольга сновала туда-сюда с чашками-плошками и поглядывала на мужа: что-то всё-таки его беспокоит. Быстренько помыв посуду, она устроилась на подлокотнике кресла и приобняла мужа:
– Ну, рассказывай. Что случилось?
– С чего ты взяла?
– Ой, да ладно! А то я тебя плохо знаю!
– Я сегодня обедал с Димкой…
– Ну и что? Да не тяни ты.
– Он интересовался Катей.
– Катей?!!
Ольга так выкрикнула это, что Лиза испуганно оглянулась.
– Ну что ты кричишь? – с досадой пробормотал Костик.
– Катей он интересовался. Не прошло и восьми лет. И что его интересовало?
– Его интересовало, куда она делась. Не знаю ли я.
Ольга внезапно подскочила, словно подброшенная пружиной, и, повернувшись к мужу, вытянула в его сторону кукиш. Костя вытаращил глаза и даже как будто попытался отодвинуться.