К неведомым берегам
Шрифт:
Катание на салазках, на коньках, в ближайшие леса на лыжах, на добытых моряками откуда-то собаках, поездка табором с палатками на Байкал — время летело быстро и незаметно.
Компания сдружилась и увеличилась: примкнули все Трубецкие и девицы Раевские, муравьевские дамы и моряки, почти все молодые генерал-губернаторские и губернаторские чиновники, друзья Мишеля Волконского по гимназии, а Нелли — по институту.
Наступили каникулы. Местом ежедневных сборищ служил каток в одной из заводей бешеной, холодной, не признающей никаких оков и голубой, как море, красавицы Ангары. В заводи лед был прозрачен, как стекло, и аршин на
На рождестве пошли балы: в институте, гимназиях, дворянской, городской, купеческой, у известного благотворителя миллионера Кузнецова. Словом, никому ни отдыху, ни сроку. «Никогда еще не веселились в Иркутске так, как в эту зиму», — записывал в своем дневнике аккуратный Струве…
И вдруг, в разгар веселья, — чудовищно нелепый слух из Петербурга: Невельской за самовольный, противный желанию государя императора проступок разжалован в матросы.
Неизвестно было, откуда пошел слух, но он распространился одновременно с доставленной фельдъегерем обширной петербургской почтой и не противоречил новостям, сообщенным Муравьеву Перовским. Среди бумаг был и запоздалый приказ о повышении в чинах Невельского и всех его офицеров за отличное плавание и доставку казенного груза на транспорте «Байкал». Невельской стал капитаном второго ранга. А в письме, двумя днями позже, Перовский сообщал, что в комитете открытиям Невельского решительно не верят и что-то собираются против него предпринять.
Балы, однако, не прекращались, и все веселились по-прежнему. Пример подавал сам виновник слухов — разжалованный в матросы капитан второго ранга Невельской.
Однажды он по обыкновению зашел к Зариным за Катей, чтобы идти на каток, но на этот раз она почему-то не была готова и появилась не сразу. Геннадий Иванович поражен был ее бледностью и грустным лицом. Поздоровавшись, она тут же отвернулась и вышла. Внимательно приглядевшись к ней, когда она вернулась, Невельской на этот раз увидел на щеках ее ясные следы наскоро высушенных слез, и сердце наполнилось совершенно неожиданным для него ликованием, почти счастьем: он догадался… Вышли на улицу. «Что это со мной?» — подумал он и необычно смело взял ее под руку. Так некоторое время шли молча.
— Меня удивляет, — нарушила затянувшееся молчание Катя, — что вас как будто нисколько не огорчают петербургские слухи, а между тем это так серьезно… Бравируете?
— Нет, петербургские новости огорчают: они могут помешать работе, серьезно ответил Невельской. — Но зато радуют здешние, а они для меня гораздо важнее.
— Делитесь же ими скорей, порадуйте, потому что те своей несправедливостью и бездушностью огорчают меня почти до слез, — потребовала она.
— Те слухи расплывчатые, может, еще и неверные, а эти определенны: в них нет никаких «почти», а есть просто чистые слезы.
— Что за загадки? Бросьте шутить, я не могу разгадать, — сказала она строго.
— И не надо, ведь речь идет обо мне. Важно, чтобы я их разгадал. Помните мнение Марии Николаевны, что только тогда
— Нет, не пойму, — в сердцах возразила Катя, — будет ли там когда-нибудь это ваше счастье или не будет, это еще вопрос. А сейчас… сейчас ведь на вас обрушилось большое несчастье! О нем и надо говорить, его переживать.
— Екатерина Ивановна, миленькая, не сердитесь, но мы смотрим на вещи различно: вы (я убежден, вижу это и ценю), вы горячо приняли к сердцу мое несчастье и переживаете его, а я его уже пережил, вот и все, — он крепко пожал руку. — Да, да, пережил, — подтвердил он, заглядывая ей в лицо сияющими глазами. — И мне хорошо, хорошо… Но вот сказать, объяснить вам сейчас не могу, не сумею, да и не надо. А петербургские сплетни — это вздор, который рассеется от легкого дуновения богини истины: взмахнет волшебным покрывалом — и как не бывало.
— Вы, дорогой, по-моему, некстати стали поэтом. Вчера сам Николай Николаевич у нас вечером с возмущением говорил папе: «Государь еще, к счастью, верит мне. Я поставлю вопрос ребром и повезу прошение об отставке. Я или они, негодяи!»
— Ну вот видите, «негодяи», — живо подхватил Невельской. — И я так думаю… С его стороны отставка, а с моей — точные промеры и вещественные доказательства правоты — это поможет. Я не доделал своего дела капитан-лейтенантом, доделаю матросом — будет немного труднее, и все тут… Давайте тоже продолжать вместе с вами начатое дело — веселиться. Ведь нам осталось в Иркутске всего три-четыре дня!
И веселились действительно как никогда. Назавтра к Трубецким явились ряженые: высоченный мужик, поводырь, в самодельной маске с длинной льняной бородой и волосами, остриженными в скобку, с громадным ученым ревущим медведем на цепи и с ним мальчишка-поводыренок с медвежонком. Оба зверя показывали фокусы, почти вплотную подходя к шарахающимся зрителям. В одном поводыре признали Сергея Григорьевича Волконского, другого узнать не могли.
Ряженые уже уходили, как вдруг медвежонок растянулся на пороге и упал на спину большого медведя. Тот рявкнул вовсю и бросился в сторону, а медвежонок — в другую, оставив в озорной руке поводыренка свою шкуру. К удивлению зрителей, медвежонком оказался Невельской.
10. Куда же исчезли декабристы?
Накануне предполагаемого отъезда Катя с сестрой и Невельским сидели втроем в гостиной Зариных, собираясь вместе провести вечер у Волконских, и дружески беседовали по поводу только что прочитанной повести в «Отечественных записках».
Все трое находили, что журнал изменился: сестры утверждали, что он изменился к худшему, так как стал суше и скучнее. Невельской же доказывал, что он просто стал глубже и разностороннее, а что в них говорит просто пристрастие привычки: что не совсем обычно и знакомо, то кажется всегда хуже.
— А кстати, — прервала неожиданно беседу Катя, почему-то смущаясь, как в конце концов вы оценили наших декабристов? Вы теперь уже знаете многих.
— Вопрос прост, а ответ, ой, как труден! — серьезно сказал Невельской. — Если смотреть на них как на случайно встреченных на жизненном пути людей — это одно, а если как на декабристов, носителей определенных идей — совсем другое.
— Без загадок ступить не может, — обратилась к сестре Катя, пожимая плечами.
— Пока ответа что-то не слышно, одно вступление, — поддержала ее Александра.