К новому берегу
Шрифт:
Лавиза поняла, что раз уж Бруно так встревожен, значит произошло что-то чрезвычайное. Анна с Жаном в тот день копнили сено позднего укоса. Лавиза зашла за угол клети и позвала Анну.
Вся семья Пацеплисов собралась в комнате хозяина. Все смотрели на Бруно, а тот ходил из угла в угол и злыми глазами косился на Анну. Вдруг он остановился и крикнул:
— Красная! Ком-со-мол-ка!
— Что за комсомолка, Бруно? — спросил Антон Пацеплис. — Что случилось?
— Что случилось? — закричал Бруно. — В том-то и беда, что вы ничего не видите! У вас за спиной можно творить всякие
Казалось, Лавиза вот-вот задохнется от злобы. Ее лицо посинело, глаза были готовы выскочить из орбит. Брызгая слюной, она закричала:
— Анька! Урод проклятый, правду говорит Бруно? Говори, подлюга!
— Да говори же… — повторил и Антон Пацеплис. — Ты и вправду это сделала? Завела дружбу с коммунистами?
Анна посмотрела на отца и тихо ответила:
— Да, отец, это верно. Я вступила в комсомол.
— О господи, господи! — визжала Лавиза. — Такой стыд, такой позор! Теперь эта красная слава прилипнет ко всей нашей семье! Антон, ты ей отец или нет? Как без твоего согласия дети творят такие вещи?
— Кто тебе позволил это сделать? — строго прозвучал голос хозяина Сурумов. — У кого ты спросила разрешение?
— Ни у кого, — ответила Анна. — Знала, что не разрешите, поэтому не спрашивала. В уставе комсомола не сказано, что при вступлении нужно разрешение родителей. Ведь вступила я, а не вы, и вам нечего волноваться.
— Дрянь… — проговорил Бруно. — Уже набралась всякого бесстыдства!
— Антон, неужели ты это так и оставишь? — закричала Лавиза. — Не покажешь свою отцовскую власть? Если ты скажешь «нет», Аньке придется выйти из комсомола. Может, тебе приятно, что дочка стала красной?
Антон Пацеплис побагровел и сердито посмотрел на Анну.
— Ты слышала? Сразу же, немедленно пойди и заяви, что ты выписываешься. Иначе не являйся домой. Я приказываю тебе это сделать, Поняла?
— Из комсомола я не уйду, — ответила Анна и смело посмотрела в глаза отцу, на Лавизу она ни разу не взглянула. — Если подымете шум… я уйду из Сурумов.
— Ну, это уж чересчур! — вскрикнула Лавиза. — Она еще грозится!
— Это только цветочки, — съязвил Бруно. — Погодите, когда Анна с годик поучится коммунистической мудрости, тогда вы узнаете.
— Так я этого не оставлю! — сказал Пацеплис. Сняв ремень, он угрожающе приблизился к Анне. — Я с тобой управлюсь. Послушаем, что ты теперь запоешь.
Анна побледнела — не от испуга, а от стыда. Отступив за стол, она крикнула:
— Не тронь меня, отец! Прошу тебя… Опомнись! Ты не смеешь меня бить. Я не выдержу, я убегу… к соседям.
Но Бруно все предусмотрел: он стоял у двери, зло ухмыляясь.
— Не убежишь, останешься здесь и получишь по заслугам.
Лавиза обежала вокруг стола и обеими руками вцепилась в волосы Анны.
— Бесстыдница! Возражать отцу! Я тебе покажу!
Она изо всей силы дергала Анну за волосы, пытаясь принудить падчерицу стать на колени, но у нее не хватало силы.
Вот
— Убери руки! — закричал Жан. — Ты не смеешь трогать мою сестру… ты… чужая баба! Если ты еще раз тронешь, я тебя убью, как змею! Да, да, своими руками! — потом повернулся к Бруно. Его взгляд был так страшен, что тот побледнел и на всякий случай схватился за ручку двери. — Чего ухмыляешься, шут гороховый? Хочешь получить по голове табуреткой?
В приступе гнева Жан схватил табуретку, размахнулся и бросил в Бруно.
— Сумасшедший, что ты делаешь!.. — закричал Бруно и выскочил в дверь, но угол табуретки задел его за плечо, и он завопил от боли. Рассерженный и испуганный, он побежал по двору, потирая ушибленное место.
Растерянный Антон Пацеплис с удивлением смотрел на своих детей. Жан стоял рядом с Анной и вызывающе смотрел на отца.
— Послушай, отец, если ты и дальше будешь потакать этой бабе, живи с ней в Сурумах один, — сказал он. — Мы с Анной уйдем. Ты всегда относился к нам не как отец, а как чужой. Мы больше не согласны так жить. Поступай как знаешь, только запомни: Анну и меня ты бить не смеешь.
— Антон, ты ему долго позволишь лаять? — застонала Лавиза.
— Не вой! — рявкнул Пацеплис. — Держи язык за зубами…
— Как? Что? — Лавиза широко раскрытыми глазами смотрела на мужа. — Ты их…
— Говорю тебе — не вой! — голос Пацеплиса стал грозным. — Кто здесь хозяин и глава семьи — ты или я? Если я говорю: кончать эту перепалку, то все должны слушать… и ты тоже, Лавиза.
После этой ссоры в семье Пацеплисов установилась длительная, напряженная, как после бури, тишина. Все вернулись к своим делам и продолжали работать, будто ничего не случилось, только исподтишка поглядывали друг на друга, наблюдая и выжидая. О том, что Анне надо уйти из комсомола, никто больше не заикался. Она все активнее участвовала в общественной работе и посвящала ей все свободное время. Бруно не появлялся в Сурумах до самой весны.
…В начале сентября в Урги приехали представители землеустроительной комиссии, осмотрели землю и начали выделять десятигектарные участки для батраков и безземельных. Тауринь от злости слег и совсем не выходил пока продолжались землеустроительные работы.
После того как шестьдесят гектаров земли распределили среди новохозяев, у Тауриня осталась приличная усадьба — тридцать гектаров хорошо обработанной земли с лугами и новыми постройками. О разорении не могло быть и речи, поэтому Айвара удивляла лютая злоба приемного отца. Он так неистовствовал, что даже слег в постель. Если нельзя держать батраков и работниц и придется своими силами хозяйничать на этих тридцати гектарах, этого все равно слишком много — почти половина земли останется в перелоге.