К «последнему морю»
Шрифт:
Последнему было приказано вместе с двумя тургаудами переправиться через Днепр и разузнать все, что происходит в Киеве, и чего следует ожидать, и скоро ли приедут с поклоном к хану Менгу киевский князь и знатные бояре?
Менгу-хан повелел приготовить две большие ладьи и убрать их коврами. На этих ладьях отправились три знатных татарских военачальника вместе с охраной.
Когда лодки отчалили, несколько трубачей стали неистово трубить в очень длинные кожаные трубы, извещая русских о выезде в Киев знатного посольства.
Когда ладьи пересекли Днепр и пристали к правому берегу, там их встретили знатные бояре в расшитых узорами дорогих собольих шубах и высоких
Однако русские бояре ответили:
– Наш князь находится сейчас в своих палатах, и ему, как главному хозяину нашего древнего славного города, непристойно ездить к язычникам на поклон. Он приглашает начальников татарского войска подняться в его палаты, и там почтенные гости сами расскажут, какая нужда, какая забота привела их в Киев.
После горячих пререканий было решено, что в княжеские палаты пойдут только три татарских военачальника, переводчик Хабул и три ближайших князю боярина. Встречные киевляне жадно всматривались в татар, о которых говорилось так много ужасного. Татары медленно шли по узкой улице по направлению к княжескому дворцу и все время о чем-то тихо совещались. Они взобрались на первую стену, опоясывавшую город, и долго осматривались кругом, желая все хорошенько запомнить.
Наконец на полпути Хабул вдруг сказал русским спутникам:
– Наш преславный хан Менгу отправил нас для переговоров, а не для поклона вашему коназу. Если бы русский коназ хотел нас почтить и повидать хана Менгу, то он вышел бы сюда, к нам навстречу. Теперь мы решили не идти к вашему коназу и вернемся назад, на тот берег. А вы ждите нас снова, и тогда увидите, что с вами будет.
– Так вы лазутчики, а не послы! – закричали бояре. – Вы ходили на стену, чтобы узнать, как мы укрепили Киев. Бейте их! Не выпускайте коварных!
Набежала толпа. Монголов схватили и вместе с переводчиком сбросили со стены.
Менгу, не дождавшись возвращения своих послов, понял, что Киев добровольно не сдастся, но, исполняя повеление Бату-хана не осаждать города, решил повернуть обратно.
Постояв на левом берегу и полюбовавшись издали расписными теремами киевской знати и золотыми главами многочисленных церквей – татары были уверены, что это настоящее листовое золото, – Менгу-хан увел свое войско в степь.
Глава вторая
В шатре хана Котяна
Главный и старейший половецкий хан Котян в своем кочевье в Шарухани [47] пребывал в глубоком и тяжелом раздумье и не находил себе ни в чем утешения. Напрасно приходили к нему его высокие, стройные сыновья и, сняв лисьи шапки, почтительно гладили его руки, украшенные сверкающими перстнями. Котян гладил их по голове и разрешал сесть на цветные подушки, лежавшие вдоль стенки круглого шатра, убранного пестрыми коврами.
47
Шарухань – кочевье половцев, близ нынешнего Харькова.
Они поочередно рассказывали последние новости из жизни степи. Все жаловались на то, что больше совсем не приходят караваны купцов с морского побережья. Некому стало продавать коней, скот, меха, кожи.
– Кто сейчас поедет
Котян тяжело вздохнул, покачал головой и посмотрел вверх, на клочок синего неба, видимый в отверстие крыши, сквозь которое выходил дым от костра.
– Сегодня я получил замечательное известие, не знаю – на радость или на горе.
– От Бату-хана?
– Сейчас вы все узнаете. Эй, мальчики! Приведите сюда божьего человека, которого сторожат в соседнем шатре! – Котян несколько раз постучал по медным чашкам с водой. – Скорее!
Два подростка, сидевших близ входа, сорвались с места и убежали. Вскоре они вернулись, поддерживая под локти сухопарого человека, с клочьями седых волос на лице. Голова его была обернута куском пестрой ткани. На поясе висели медные и железные приборы, какие обычно позвякивают у лекарей и коновалов. Лицо его казалось истощенным, со впалыми щеками, но, когда он вскидывал голубые глаза, в них светилась живая наблюдательность. В одной руке он держал небольшую книгу в потертом кожаном переплете, в другой – высокий посох с загнутым концом, каким обычно пастухи ловят убегающих овец.
– Здравствуй на много лет, великий хан великого куманского народа! – приветствовал он Котяна.
Котян сейчас же приказал:
– Эй, мальчики, дайте божьему человеку подстилку и принесите лепешек и кувшин кумыса!
Один из сыновей Котяна взял пеструю ковровую подушку и положил перед странником. Тот уселся на ней и пробормотал молитву.
– А теперь скажи нам свое имя, кто ты и из какой земли? Зачем бродишь по свету, такому тревожному в наши страшные годы?
– Я только слуга Божий, по имени Юлиан. Я скитаюсь по этому грешному свету, излечивая больных и успокаивая душеспасительными молитвами умирающих. Происхожу я из страны мадьяр, из их славной столицы Буды. Господь Бог и добрые люди мне всюду помогают, жалеют и не дают умереть с голода. Сейчас я иду от грозного царя татар Бату-хана.
– Что ж ты хотел мне сказать особенно важное? – спросил хан Котян.
– Если ты не всем здесь доверяешь, зная их болтливость, то прикажи лишним покинуть твой шатер.
– Уйдите все! – приказал, нахмурясь, Котян. – Пусть останутся только два моих старших сына. Толмача мне тоже не надо, ты достаточно хорошо говоришь по-кумански.
Кроме старших сыновей, все сидевшие в юрте встали, прижав руки к груди, склонились и мелкими шажками вышли из шатра.
Юлиан начал вполголоса:
– Не смотри на то, что я одет нищим. В моих руках находится письмо самого великого хана татарского Бату к мадьярскому королю Беле, которое я получил из собственных рук монгольского владыки для того, чтобы показать его тебе.
Котян вздрогнул и сразу выпрямился.
– И ты можешь мне его прочесть? Письмо Бату-хана?
– Вот для этого я и пришел к тебе, доблестный хан Котян, пройдя очень тяжелый и опасный путь.
Юлиан порылся за пазухой и достал небольшой свиток. Он разгладил его на колене и вопросительно взглянул на Котяна.
– Ну, читай!
– Это письмо, – начал Юлиан, – написано уйгурскими буквами, но на монгольском, то есть на татарском языке. Бату-хан повелел передать его мадьярскому королю Беле. Но так как я знал, что при дворе этого короля не нашлось бы мудреца, который мог бы прочесть и объяснить такое письмо, то я упросил одного ученого язычника перевести это загадочное письмо на куманский язык.