К строевой - годен!
Шрифт:
С другого борта вторая часть наряда дружно слетела с лавки на пол. Черный хлеб и банки с килькой повылетали из драных выцветших пакетов и рассыпались по полу.
Агапов крепким ударом в спину сбросил с лица Валетова.
Еще не пронюхавшие службу Багорин и Заморин сразу после остановки стали подниматься с пола. Каша стекала по ним густыми ручейками. Оба водили руками по моськам, пытаясь очистить хотя бы глаза. Ни тот ни другой ничего не видели.
– Уроды! – закричал Агапов, забыв про влетевшего в него Фрола. – Не машите руками, уроды! С вас дерьмо
Довольный выходкой Батраков ржал как жеребец.
– Ты сейчас доскалишься, – забасил «ваше благородие», аккуратно дотрагиваясь до примятого носа, – сам всю форму языком будешь отстирывать.
Обляпанные духи поспешили поближе к дождю.
Женя перестал подавать голос, но радость от содеянного грела ему душу. Агап словил душарской попой в нос.
– Чего ты лыбишься?! – снова рявкнул на него Агап. – Жрать я сегодня что буду?! Землю, да?!
Батраков посмотрел на разбросанную еду.
– Ты, – Женя впялился в Рыбкина, – давай собирай.
– Пшел, душара, – Батраков вытолкнул потухшего Резинкина под дождь первым.
Петрусь вылез из кабины вслед за лейтенантом.
Лейтенантик – дурак. Без помощи они из этой ямы не выберутся. Мог бы пьяному майору сказать, если бы сам пьяным не был. Грузовик надо выносить из этой жижи на руках, а у них в кузове всего восемь человек. Будь летеха поумнее, так людей бы не гонял, а отправил бы молодого в парк пешком, чтобы пригнали трехосный «ЗИЛ» или тягач, меньшими силами отсюда вряд ли выкарабкаешься.
А Мудацкий? Мудацкий – мудак. Кикимор, когда узнает, как все прошло, оборжется.
Кикимору скоро домой, ему надо приехать с деньгами, его в поселке классная телка дожидается, ей подарок нужен – Кикимор хочет кольцо с бриллиантом. Тот движок на «уазике», что стоит в предпоследних боксах на консервации, очень уж товарищу прапорщику Евздрихину приглянулся. А без дембеля Кости Кикимора ему никак старый личный движок на новый государственный не поменять. Если наряд задержится здесь на полчаса, все будет отлично, обход затянется точно на такое же время. Под капот каждой машины Мудацкий заглядывать не будет – примет дежурство. Факт замены двигателя вскроется следующим же вечером, и Мудацкий станет полным мудаком, полны-ы-ым.
Комбат будет его крепко любить. Стойлохряков это умеет.
Обязательно надо задержать обход. Времени на подмену двигателя у них очень мало, надо, чтобы успели с гарантией.
– Все из кузова! – раздалась молодецкая команда лейтенанта Юры в тот самый момент, когда «ваше благородие» снова расположился на фуфайке.
Солдаты смотрели на стоящего под дождем лейтенанта и вытолкнутого из кузова Резинкина. Вниз никому не хотелось. Даже заляпанным кашей Багорину и Заморину было стремно высовываться под ливень. Грязь доходила Мудрецкому до колен.
– Мы не справимся, надо дергать, – здраво рассудил Батраков, глядя на Юру сверху вниз.
Но лейтенант вошел в раж, тем более он уже перепачкался и не желал, чтобы остальные оставались
– Вниз! – заорал Мудрецкий, будучи не совсем в себе. Он не допускал и мысли, что прибудет на место хотя бы на минуту позже восемнадцати ноль-ноль. Если они опоздают, дежуривший нынче кадровый старший лейтенант Кобзев не упустит случая поиздеваться над «пиджаком». Да в кабине сам начштаба сидит. Он ведь не попросил, он ведь приказал.
Алексей толкнул маленького Фрола в бок.
– Чего стоишь, слезай, – пробурчал здоровяк.
– Заткнись. Щас полезу.
Наряд начал нехотя погружаться в грязь.
Мудрецкий посчитал людей.
– Где Агапов?
– Я здесь, товарищ лейтенант, – донеслось полусонное басовитое бормотание из глубины кузова. – Я останусь, за продуктами присмотрю, чтобы, не дай бог, хлеб больше не кувыркнулся. Каша-то перевернулась.
Мудрецкий посмотрел на обляпанных молодых и стиснул зубы. Ему стало не по себе. Котелки сами не разливаются, это он знал. Содержимое фиксируется крышкой.
– Что произошло? – обратился он к молодым, стараясь, чтобы язык не заплетался.
Оба молчали. Выяснять было некогда. Взглянув на небо и не увидев просвета, лейтенант сплюнул и живо полез в кузов. Нога соскользнула с опоры, и пьяный командир взвода полетел вниз принимать грязевую ванну. Приземлялся он на ноги, но равновесия не удержал и с головой ушел под воду, а скорее, под грязь.
Юра поднимался рывками. Он ожидал, что подчиненные будут смеяться над ним, но не произошло ничего подобного.
Простаков подошел к обтекающему и отплевывающемуся офицеру и тихо, насколько это возможно сделать под интенсивным ливнем, спросил:
– Товарищ лейтенант, вы хотите залезть в кузов? Я вам помогу, – Леша взял Мудрецкого под локоток.
– Руки прочь! – заорал пьянючим голосом командир, отмахиваясь от солдата, и снова бросился на штурм заднего борта.
Старослужащие уже не раз под каким-либо предлогом отказывались выполнять приказания, а скорее указания, которые в первые недели службы с уст Юры срывались вялой просьбочкой, а иногда и предложением. Попытка отдать приказ чаще напоминала некий фрагмент тихой исповеди. В результате лейтенант получал не менее вежливый мотивированный отказ, проще говоря, ему «вкатывали дуру», и до сегодняшнего дня он это проглатывал. На этот раз Мудрецкий не сглотнул, а сплюнул. Настал день, когда неповиновению пришел конец!
Не дожидаясь милости от дембеля, лейтенант со второй попытки залез в кузов.
Юра не всю жизнь был ботаником, когда-то он плавал и мышцы у него не успели утратить силу. Вроде не старенький, да тут еще и водочка.
Его непродолжительная возня сменилась вдруг басовитым:
– Куда! Ты чего, козел!
Вначале из чрева кузова появилась нога Агапова. Далее лейтенант неуклюже перекинул дембеля через борт. Вышедшие из воды и стоящие по краям лужи солдаты остолбенели. Никто даже не стал уворачиваться от брызг, и так все были в грязи с головы до пят.