К судьбе лицом
Шрифт:
…если честно, очень хочется так и поступить. Только в глазах у Хирона, учителя героев, - стена. Непрошибаемая, серая, сложенная из валунов. То ли Геракл громоздил, то ли в древние времена титаны старались.
На Поля Мук кентавра? В лапы Кер? К Эриниям с бичами? К палачам? Хоть сейчас. К Сизифу? Вот интересно, с этим еще незнакомы. Что, к Танталу? Тоже найдутся темы для разговоров. Или другая какая мука? И это с радостью.
Кентавра можно разрезать на куски, обратить в мрамор и перетереть в крошку – а стена упорства не поколеблется. Так и будет скрывать недосказанное в первый раз.
Такие стены умеют воздвигать только
– Почему? – спросил я. И дождался высшей истины мудрого Хирона – пожатия плечами.
– А почему нет?
В отдалении взвыл Тартар, титаны встряхнули стены узилища: «Ждем! Надеемся!» – и кентавр явно заметил, как я перехватил двузубец. Помотал полуседой головой, отгоняя докучливую муху хмеля. Потянулся за какой-то снедью через стол, разделяющий нас двоих, как поле – враждующие армии.
– Я учил своих мальцов задавать верные вопросы. Тебя, видно, такому не успели научить – ничего, никогда не поздно… Спроси сам себя – почему. Почему сидишь здесь? Почему закрываешь Олимп от узников Тартара? Почему мечешься, пытаешься переиграть Гею… и не видишь, что ничего не меняется! Ничего! Не меняется!
Вопрос упруго отскочил от пахнущих поджаркой стен, привычно раздробился, зазвенел о кубки. Сто тысяч вечных почему – сродни тем, которые обступали меня на пути в Тартар.
Почему идешь?
Почему ты?
Почему на этой стороне?
И сто тысяч верных «потому что», которые неудержимой мозаикой сливаются в одно: потому что это ты, моя Ананка…
– А почему нет? – спросил я, пожимая плечами.
Кентавр дернул щекой. Он, кажется, собирался говорить что-то пламенное. Даже кубок поднял – грохнуть. Да! Ничего не меняется! Одни тираны сменяют других, а земля все стонет, а небо все кричит от боли, а случайно попавшие меж жерновов войны дети так и текут бессловесными тенями в подземный мир…
– Я не был на той войне, Аид. Это верно. Не примкнул ни к олимпийцам, ни к армии отца. Потому что не видел разницы. Скажи, что изменилось бы, если бы вы оставили Крона править? Если бы вы не исполнили пророчество…
Это все-таки не Деметра и ее «пусть бы правили, а нам пусть бы дали жить!» Не мудрость труса, отсиживающегося подальше от битв: «Да хоть бы уже они определились наконец-то!» Иная мудрость, изворотливая и ядовитая, потому что это – мудрость героя. Нет, учителя героев. Зачем развязывать войну, если не желаешь облагодетельствовать мир? Устроить новый Золотой Век, осчастливить всех разом – и смертных, и бессмертных. Какие из вас правители, если вы приковываете былых союзников к скалам и грызетесь между собой?!
– Ты не был на войне, – отозвался я. Испарил из руки двузубец. Гранат с высокого блюда отяжелевшей птахой порхнул в ладонь. Любуйся, кентавр, перед тобой – картина для фрески или мозаики. Аид Подземный держит свой символ. Воспоминание о горе Деметры и слезах Персефоны, и свадьбе, на которой веселились все, кроме мужа, жены и тещи.
Только вот за этим воспоминанием – еще одно, полустертое.
Когда-то зеленая долина, перепаханная заботливой рукой убийц. Засеянная детскими телами. Брызги красной росы запятнали оставшиеся листья.
Бессмертные – над убитым будущим. Со склоненными головами, сжатыми кулаками.
Ты не был на войне, кентавр. Не
– Сколько детей ты убил за тот век, пока был Черным Лавагетом? Столько же? Больше?
Учитель героев – на то и учитель, чтобы по глазам читать.
– Сейчас ты мне скажешь, что Крон истребил Золотой Век. А я напомню тебе, кто истребил Серебряный. Потом еще тот потоп, который унес людей Медного… Вы не зря призвали Ату-Обман в самом начале своей борьбы. Вам удалось скрыть истину даже от самих себя. Ту истину, что вы не лучше Крона. Что вы воюете не потому, что хотите кого-то спасти – кого вы спасли?! – а потому что рветесь к власти. И даже сейчас ты ищешь способ остаться целым самому и уберечь свой трон, а кого ты принесешь в жертву – тебе безразлично.
И ведь не запыхался даже. Божественная дыхалка – великая вещь. Это у него от Крона, наверное.
– Может, так, – сказал я, опускаясь в кресло напротив кентавра.
Может, если бы старшего из Гигантов не звали моей Погибелью – я бы и зад от трона не оторвал. Пошел бы, посмотрел, как младший в обнимку со средним летит с Олимпа вверх тормашками. Не стал бы бегать от Гелиоса к Стикс, воскрешать мертвецов, убивать бессмертного. Слушать этого бессмертного в комнате Эвклея, по которой витают вековые запахи жаркого, я бы тоже не стал.
Наверное, даже когда стискивал жребий, я спасал самого себя – как воин в гуще битвы раз за разом сберегает свою жизнь, протыкая глотки противников.
– Значит, мы поймем друг друга. Разве не свою драгоценную шкурку ты спасал, отсиживаясь во время войны?
А что ты так побагровел, кентавр?! Арес так тебя в открытую трусом называл. Еще лет пятьсот назад.
– И я не припомню, чтобы ты кого-нибудь спас, кроме себя самого. Отсиживаясь на Пелионе. И даже сейчас… если они откроют Тартар – получишь выход обратно в свет за свое молчание. Разве не на это ты надеялся? Может, они даже оставят тебе Пелион – рядом с руинами Олимпа. Подкинут пару оставшихся детей нового истребленного века, чтобы ты мог сотворить героев для новой власти. Кому-то нужно будет отстреливать твоих прежних учеников – ты же понимаешь, что они будут сражаться на стороне олимпийцев?
Казалось, случится невиданное: скромная тень вмажет подземному Владыке. Копытом, которое хотя и принадлежит умершему, само вполне телесно. И может попортить царственный нос или царственный глаз.
Хирон все же сдержался. Поставил кубок, неловко положил кратер, изломал губы в жалкой, неестественной усмешке.
– Я все же забыл, с кем говорю. Любимчик… Какой ответ ты хочешь услышать?
– Правду, – сейчас он брякнет, что правда бывает разной, и мудрости в кентавре поубавится. Крови в нем тоже поубавится. – Как победить Алкионея?
– Твою Погибель?
Поздравь меня из Тартара, отец. Наверное, ты тоже у кого-нибудь спрашивал совета, когда услышал роковое пророчество. Пришел, скажем, к вещему Япету. Спросил: «Как я могу сделать так, чтобы меня не сверг сын? Как мне одолеть его?» Япет же наверняка потер заросший подбородок и переспросил: «Твою Погибель?»
Вот только проглотить Алкионея – это мне трудновато станет.
– Мать-Гея мудра, – кентавр говорил нараспев, заворожено глядя в пламя очага. – Она долго думала, как освободить своих детей. Выплавить новое оружие – острее серпа Времени. С Алкионеем у нее получилось.