К вам идет почтальон

Дружинин Владимир Николаевич

— Да, господин, — притворно ответил Юсуф. — Аллах требует этого от меня.

Проехали аэродром. На широком бетонном квадрате, потемневшем от солнца и гари, блестели две шеренги истребителей. Ветер шевелил иноземный флаг, укрепленный на вышке.

— Новехонькие, — сказал Дюк, скользнув взглядом по самолетам. — Прямо с конвейера сюда… Ты представляешь себе, сколько стоит такая штучка? Если в долларах… Впрочем, вы здесь на Востоке не знаете подлинной ценности подобных изделий. Сафар-мирза если бы продал всех своих овец, и то не смог бы купить…

— Великий аллах! — воскликнул Юсуф.

— Смотрю

я, какую защиту мы вам дали и сколько вложено тут — и, поверь мне, грустно становится.

— Почему, господин? — спросил Юсуф, заинтересованный неожиданным поворотом мысли Дюка.

— Я думаю: неужели всё это в один прекрасный день достанется красным? Вашим же красным?

— Сердце господина неспокойно, — произнес Юсуф, — и кровь слишком горячит ему голову. Красные? Аллах вразумит их или уничтожит, — руками же самих красных, как это случилось с моим бедным заблуждавшимся односельчанином.

Юсуф повторил то, что ему внушал Дюк и офицеры, и ждал, что еще скажет «охотник за скальпами».

— Я не разделяю твоей беспечности, — сурово возразил Дюк, — уповающий лишь на аллаха и проводящий время в праздности не собирает зерна. Или ты слеп, Юсуф, не видишь, как красные всюду плетут свои сети? Эти возмутительные слухи о Сафаре-мирзе, — откуда они? В селениях есть люди, сочувствующие убийце, Юсуф.

— Аллах отнял у них разум, господин.

— Аллах… — Дюк сделал нетерпеливое движение. — Короче, мы должны развязаться с этим русским.

— Отлично, — поспешно согласился Юсуф. — Поручите мне.

— Не так всё просто, — молвил Дюк, помедлив. — Твои начальники готовы отпустить Баскова.

Возглас радости готов был вырваться у Юсуфа, но он подавил его.

— Увы! — вздохнул Дюк. — Авторитет Соединенных Штатов, видимо, недостаточно могуч для твоих начальников. Несмотря на всё, что мы вложили… Даже под защитой наших истребителей они способны уступить Советам.

— Невозможно, господин, — откликнулся Юсуф.

— Печально, печально! Отдавать Баскова никоим образом нельзя. Его надо вывезти из страны. Завтра устроим ему допрос… Еще одна попытка, и если он не откроет рта, — отправим его. На этот последний допрос, — и Дюк опустил руку на колено Юсуфа, — приведешь русского ты и кто-нибудь из твоих соплеменников, — Гусейн, например. Впрочем, на твое усмотрение.

— Возьму Гусейна, господин, — ответил Юсуф. — Будет исполнено.

— Обстановка тревожная. Русский, не лишено вероятности, попытается бежать.

— Не осмелится, господин.

— А я предвижу это, — отрезал Дюк, и Юсуф покорно склонил голову. Теперь замысел Дюка не оставлял сомнений.

— Тем лучше, — молвил Юсуф и изобразил такую радость, что Дюк дружески хлопнул его по колену.

— Чего доброго, ты застрелишь его у самого поста, — засмеялся Дюк. — Этого не хватало!

Он оборвал смех и плотно сжал губы, красные от бетеля. Обычно Дюк жевал резинку, издававшую запах мятного зубного порошка, и лишь изредка — в трудные минуты службы — прибегал к наркотику.

— Однако наша прогулка затянулась, — сказал Дюк. — Я высажу тебя на перекрестке. Нас слишком часто видели вместе.

Так закончилась эта беседа [5] .

А

Басков ждал своей участи. Он ничего не знал, но чутье подсказывало — судьба его вот-вот должна решиться. Вечером он услышал невдалеке голос Юсуфа. «Гусейн!» — донеслось до слуха Баскова. Юсуф и Гусейн прошли мимо конюшни, негромко совещаясь о чем-то. Баскову показалось, Юсуф назвал его имя. Впрочем, он легко мог ослышаться — рядом за стенкой фыркали и ржали кони.

5

Много месяцев спустя история жизни Юсуфа и эта беседа, в его собственном изложении, появились в одной газете, выходящей на Ближнем Востоке (примеч. автора).

Наутро, на рассвете, Баскова подняли с топчана, вывели на улицу. Вздрагивая от холодка, от тревоги, он вглядывался в конвойных — в Юсуфа и незнакомого солдата, приземистого, с тяжелым квадратным подбородком. На их лицах Басков не прочел ничего.

Миновав здание пограничного поста, все трое свернули с дороги в чащу. Тропа терялась среди кустарников, самшитов, дикой алычи.

Тревога Баскова росла. Юсуф, шагавший впереди, иногда оглядывался на Баскова, придерживая ветки; потом он вдруг улыбнулся, показав ровные белые зубы. Это было неожиданно, Басков обрадовался и в то же время растерялся.

В Юсуфе он привык видеть врага. Что же стало с Юсуфом? Не поговорить ли с ним? Басков уже совсем решился и приготовил даже первую фразу, но тут тропа перевалила за гребень холма и Басков чуть не вскрикнул.

Далеко внизу потоком пены неслась река. На том берегу, на фоне зелени, ярко белел дувал с черными точечками амбразур, краснела черепичная крыша. Чуть левее будто темная паутинка раскинулась по кронам деревьев… Вышка!

Толчок в самое сердце ощутил Басков, как только понял, что такое всё это: сотканная из стальных брусьев вышка, дувал, белое здание под красной крышей.

— Твоя застава, — сказал Юсуф как бы вскользь, не оборачиваясь, раздвигая кусты.

Наверху выгнулась ветка, вспорхнула птица и полетела туда, повисла над ущельем. Она неудержимо потянула Баскова за собой. Но о побеге нечего было и думать, — тропа вилась по краю обрыва, над бездной.

Потом каблуки стали скользить, срываться с каменных выступов, тропа круто спускалась по откосу ближе к реке.

«С вышки нас, наверное, видят», — подумал Басков. Но вышка и вся застава уже скрылись за скалистым лбом горы, а река придвинулась. Лес скрывал ее, порывы ветра заглушали далекий шум, но временами он как бы прорывался сквозь трущобу, звал Баскова.

Почему его ведут здесь, так близко от границы? Басков шагал, жадно вглядываясь в родной берег, вставший справа, над лесом. Там всё яснее различались стволы дубов и ясеней, телеграфные столбы, сплетения ежевики у обочины дороги, — всё такое же, как и здесь, и вместе с тем другое, свое. Ничто не могло бы оторвать его взгляда от тех деревьев, от шоссе, от родной земли, которая словно двигалась наперерез могучей высокой волной.

«Бежать! Бежать!» — повторялось в мозгу Баскова. Обрыва уже нет, лес полого уходил к реке.