К вам идет почтальон
Шрифт:
Впрочем, Эрик и внимания не обращает на Христину. Он смотрит на дверь, откуда должны появиться мои гости, и ёрзает ногами под столом, — жмут новые башмаки.
Идут, идут наконец! Сапоги начищены, волосы приглажены. Вот какой народ у нас в Сельдяной бухте, молодец к молодцу, не чета городским! Верзила Микель — приемщик рыбы. Брат его Юхан — чуть пониже — вышагивает вслед за Микелем. А вот рыжеватый, плечистый, в сером пиджаке Нильс Эбергард, по прозвищу Летучий шкипер — бывший партизан, ускользавший из-под самого носа у немцев и нападавший на них
Все — мои земляки, кроме одного, — лысого безбородого Эркко, родом с севера, круглого бобыля.
— Остренькая, — кликнул я Христину, завидев их. — Тащи пиво. Убери бумажные цветы. Ему, — я указал на Эрика, — тоже большую кружку.
И покраснел же Эрик! Даже руки у него сделались красные, — так показалось мне, — когда он здоровался с гостями.
— Ну, рассказывай, — молвил Летучий шкипер, садясь. — Тебя Бибер, слыхать, с почетом принимал сегодня. В кабинете? Да? Ты, верно, гостинцами завалил своих.
— Эрик, выставь-ка ноги из-под стола, — велел я. — Похвастай обновкой.
— Только и всего? — спросил Летучий шкипер. — Ловко! Обменял корабль на башмаки.
Все засмеялись. Но я решил доказать им, что и я умею постоять за себя, и сказал:
— Я тоже прижал Бибера!
— Интересно, — молвил Летучий шкипер. — Тише, мальчики, послушаем, как Рагнар прижал Бибера.
Я тут же выложил им, как мне удалось вытрясти три кроны за доставку «Ориноко». Шкипер, вместо того, чтобы оценить мою находчивость, покачал рыжей головой, и лицо его с огненными крапинками на белом лбу стало вдруг очень серьезным:
— Как же ты считаешь, кто кого больше прижал — ты его или он тебя?
Хромой Эркко фыркнул и засмеялся. Но, когда Эркко рассмеется первый, ему редко кто вторит, потому что смех у него невеселый. Эркко обыкновенно сразу же закашляется и начнет тяжело, с присвистом, дышать. И на этот раз смеялся он один. Отдышался и проговорил:
— Кричит заяц: я, мол, лису поймал. Ему зайчиха: тащи ее сюда! А он: нельзя, не пускает!
— Не пускает, — грустно повторили братья Микель и Юхан.
Что это они, никак вздумали жалеть меня? Не люблю я этого.
— Ничего, ребята, мореход Ларсен не пропадет, — сказал я громко, чтобы слышали все в зальце.
Но никто не поддержал меня, а Микель пошевелил губами и произнес:
— Скоро совсем негде будет ловить.
— Что значит негде? — удивился я. — Что ты говоришь, Микель?
Микель опять пошевелил толстыми, потрескавшимися губами, собираясь ответить, но Нильс опередил его: — Генри отдает остров Торн.
— Торн? Да вы шутите, ребята! Не может быть!
По их лицам, однако, видно было, что они не шутят. Остров Торн? Тогда либо я ничего не понимаю в промысле, либо Генри… Много ли у него таких угодий, как остров Торн, изрезанный заливчиками, удобными для нереста, окруженный банками, где рыба кормится водорослями! Нет, Генри плохой хозяин, если хочет расстаться с островом.
— Торн отойдет авиационной компании, — сказал Нильс. — Один представитель от нее приезжал,
— Дурак будет Генри, если продаст, — сказал я. — Затеял тоже! На кой нам черт нужна тут авиация! К нам и так письма дойдут, — было бы кому писать.
— Тут другое, — молвил Нильс.
— Что же другое?
— Войной пахнет, вот что, — вставил Эркко, дернувшись вперед. — Или ты не знаешь, что творится, Рагнар? В газетах давно пишут…
— Мало ли что пишут в газетах, ребята, — ответил я. — Про Олле писали, — в каком это году было, не помнишь, Микель? — будто он вытащил из лосося жемчужину. А он пуговицу нашел. Вот такую, — я обхватил пальцем медную пуговицу с якорем на своей куртке и показал им. — Вот чего стоят ваши газеты.
— Кто-кто, а Генри не стал бы горевать, начнись опять война, — сказал Нильс и выколотил трубку. — Напротив.
Нет, глупости! Я и слова не хочу слышать, — война. Разве второй Гитлер где-нибудь объявился? Три года прошло, как отвоевали, и что же — опять? Кто же, спрашивается, полезет воевать? Хоть я и не читаю газет, хоть память у меня и не приспособлена для политики, — политика вытряхивается из головы, как мелкая плотва сквозь сеть, — а всё-таки скажу, что неоткуда быть войне, и никто меня не переубедит. Я начал обдумывать, как бы похлеще ответить Нильсу, но в это время, слышу, Христина подъехала к моему Эрику:
— Я вас не видела.
— Мы не ходили сюда. А я вас тоже нигде не видел.
— Я нигде не бываю.
— Почему же вы нигде не бываете?
— Я всё на кухне. Меня тетя дома держала.
— А ну вас, — вмешался я. — Хватит жужжать над ухом. Справляй свое дело, девочка.
Так я и не ответил Нильсу.
Эркко, волнуемый какими-то своими мыслями, говорил, щелкая кривым ногтем по кружке:
— Богач так рассуждает: коли у тебя нет денег, значит, проживешь недолго. А коли недолго проживешь, то зачем тебе и деньги.
— Да ну вас к черту, ребята, — взмолился я. — Глядеть на вас тошно. Моряки мы или нет? Пей, Эркко, пей, шкипер, — я два раза поднял свою кружку. — И вы тоже, Микель, Юхан, поживей. Как говаривали прежде, — твое здоровье, мое здоровье, здоровье всех красивых девушек! Опорожним посуду и сыграем. Нас шестеро как раз. Ну, ребята! Ей-богу, не может же быть всё время плохо. Будет же, дьявол побери, когда-нибудь хорошо, а?
— Он прав, мальчики, — поддержал Летучий шкипер. — Давайте сыграем.
— Я капитан на этой стороне, — объявил я, вынув из кармана двадцать эре.
— У нас главным будет Нильс, — сказали братья Микель и Юхан и пересели на другую сторону стола.
И вот мы сидим друг против друга, — две команды. Я подбрасываю монетку; она падает гербом вниз. Нильс начинает. Я передаю ему монету и командую:
— Раз!
Летучий шкипер не спеша посапывает трубочкой, выталкивает маленькими облачками дым, лицо его спокойно, большой белый лоб не морщится, зато руки под столом беспокойные, быстрые.