К востоку от Эдема. Том 2
Шрифт:
Самюэл как-то сказал, что Том вечно накладывает себе на тарелку слишком много — все равно, касается ли дело бобов или женщин. И Самюэл был мудр; но, думаю, он знал Тома не до конца. Возможно, перед детьми Том раскрывался чуть больше. Я расскажу о нем здесь то, что помню и знаю наверняка — и что домыслил, опираясь на память и верные сведения. Кто знает, получится ли в итоге истина?
Мы жили в Салинасе; Том, по-моему, всегда приезжал к нам ночью, и мы, просыпаясь, уже знали, что он приехал, потому что под подушкой у нас — и у меня, и у Мэри обнаруживалась пачка жевательной резинки. А в те годы она представляла собой ценность; пять центов
Моя сестра Мэри не хотела быть девочкой. Никак не могла привыкнуть к своему, как она считала, несчастью. Она была сильна и легконога, отлично играла в шарики, в лапту, и юбочки-ленточки ее стесняли. Все это было, разумеется, задолго до поры, когда к ней пришло понимание, что и у девочек есть свои преимущества,
Мы с ней знали, что у нас есть такая кнопка — скорее всего, где-то под мышкой — и если ее нажать должным образом, то можно летать над землей; и точно так же Мэри придумала себе волшебный способ обращенья в мальчика. Если уснуть, свернувшись по-волшебному в калачик, подтянув коленки в точности как надо и сплетя, скрестив как надо пальцы, то наутро проснешься мальчишкой-заводилой. Каждый вечер она искала это свое «как надо», но все не находила. Я, бывало, помогал ей сплести пальцы взакрой. Она уже отчаялась в успехе, но тут однажды утром у нас под подушками явилась жевательная резинка. Развернув по плиточке, мы усердно зажевали эту «Биманову мятную» таких вкусных теперь уже не делают.
Натягивая свои длинные черные чулки, Мэри вдруг воскликнула с радостным облегчением:
— Ну конечно!
— Что «конечно»? — спросил я.
— Дядя Том, — ответила она и звучно зажевала-защелкала резинкой.
— Что «дядя Том»?
— Он знает, как стать мальчиком.
И правда! Странно, что мне самому не пришла в голову эта простая мысль.
Мама была в кухне — наставляла нашу новую прислугу, юную датчанку. У нас перебывало несколько таких служанок. Недавно поселившиеся в крае фермеры-датчане отдавали своих дочек служить в американские семьи, и девчушки овладевали секретами английской и американской кухни и сервировки стола, выучивались застольным манерам и тонкостям светской салинасской жизни. Года через два такой службы (на двенадцати долларах в месяц) они обращались в самых желанных невест для наших парней. Приобретя американские ухватки, они вдобавок не утрачивали своей воловьей способности работать в поле. Некоторые из лучших семейств в нынешнем Салинасе числят их своими бабками.
В кухне, стало быть, обреталась льняноволосая Матильда, а над ней кудахтала наседкой наша мама. Мы ворвались туда.
— Он уже встал?
— Тс! — сказала мама. — Он приехал очень поздно. Дайте ему выспаться.
Но в задней спальне шумела в умывальнике вода — значит, он встал. Мы по-кошачьи притаились у дверей в ожидании Тома.
В первые минуты встречи с ним всегда ощущалась легкая неловкость. По-моему, Том стеснялся не меньше нас. Мне кажется, ему хотелось выбежать к нам, обхватить, подбросить в воздух; но вместо этого мы церемонничали.
— Спасибо за резинку, дядя Том.
— Рад, что она вам понравилась.
— А вечером, раз вы приехали, у нас будет «устричный» каравай?
— Если мама вам разрешит, я принесу. Мы перешли в гостиную, сели. Из кухни донесся мамин голос:
—
— Они не мешают, Олли, — откликнулся Том.
Мы сидели треугольником в гостиной. Лицо у Тома было темно-кирпичное, глаза а синие-синие. Костюм на нем был хороший, но как-то не смотрелся. А вот отцу его шла всякая одежда. Рыжие усы Тома вечно косматились, волосы топорщились, руки были жестки от работы.
Мэри проговорила:
— Дядя Том, а как сделаться мальчиком?
— Как сделаться? Но, Мэри, мальчиком просто рождаются.
— Да нет. Как м н е сделаться мальчиком?
Том серьезно вгляделся в нее.
— Тебе? — переспросил он, и слова у Мэри хлынули потоком.
— Дядя Том, я не хочу быть девочкой. Хочу быть мальчиком. У девочек все куколки да поцелуйчики. Не хочу быть девочкой. Не хочу. — В глазах у Мэри вскипели сердитые слезы.
Том опустил взгляд на свои ладони, сломанным ногтем поддел ороговелую кожицу мозоли. Видно, ему хотелось сказать что-то хорошее, красивое. Он искал слов, подобных отцовым — слов милых и крылатых, голубино-нежных, и не находил.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты стала мальчиком, — произнес он.
— Да почему?
— Ты нравишься мне девочкой.
— Да разве девочки тебе нравятся?
— Очень нравятся.
В Мэрином храме грянулся оземь кумир, разбиваясь. Мэри поморщилась. Если так, значит, Том глуп.
— Пусть нравятся, — сказала Мэри самым своим брезгливо-деловым тоном. — А все же как мне сделаться мальчиком?
У Тома слух был чуткий. Том уловил, что падает, рушится в глазах Мэри, а он хотел, чтобы она любила его и восхищалась им. Но в то же время в его душе была стальная нить правдивости, и ложь, наткнувшись на нее с налету, ссекала себе голову. Он поглядел на волосы Мэри, белые, как лен, и туго заплетенные, чтоб не мешали, а конец у косы грязноватый, потому что Мэри обтирает об нее руку, прежде чем уцелить дальний шарик. Поглядел Том в ее холодные, враждебные глаза.
— Нет, не можешь ты этого хотеть всерьез, Мэри.
— Я — хочу — всерьез.
Том ошибался — у нее это было донельзя всерьез.
— Но стать мальчиком нельзя, — сказал Том. — И когда-нибудь ты будешь рада, что ты девочка.
— Не буду я рада, — отрезала Мэри и, повернувшись ко мне, сказала с ледяным презрением: — Он попросту не знает!
Том дернул плечом неуютно, а меня пробрал озноб от этого грозного приговора. Мэри была отважна и безжалостна. Недаром она обыгрывала в шарики всю салинасскую ребятню.
— Если мама позволит, я с утра закажу каравай и вечером принесу, — смущенно проговорил Том.
— Не люблю эти караваи, — сказала Мэри и гордо ушла в нашу спальню, хлопнув дверью.
Том горько поглядел ей вслед,
— Девочка, да еще на все сто процентов, — сказал он.
Теперь, оставшись с ним вдвоем, я почувствовал, что должен загладить нанесенную ему обиду.
— А я люблю «устричные» караваи, — сказал я.
— Кто ж их не любит. И Мэри любит.
— Дядя Том, а ей и правда никак нельзя стать мальчиком?
— Никак, — ответил он печально. — А то бы я сказал ей.
— У нас на Западной стороне она лучше всех подает, когда в лапту играем.
Том вздохнул и снова опустил взгляд не свои руки, как бы признав, что бессилен, — и мне стало жаль его, до жути жаль. Я вынул из кармаана большую пробку, в которой выдолбил дупло и зарешетил вход булавками.
— Дядя Том, хочешь мою мушиную клетку?