К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
Шрифт:
"У меня большая радость. Я выручил начальника режима. От него была мне большая благодарность, и сказал: "Ты, Македон, спас меня, и я тебя спасу". Так что меня перевели в другую камеру и, даст бог, через несколько недель отпустят меня к деткам. И прижму я тебя к сердцу, и ты услышишь, как оно сильно крепко бьется. И береги, Палазя, деток, потому как мы будем старенькие, то они и нам с тобою дадут пропитание. А мне ничего живется, так же дают есть, как и давали, и на морду я не похудел".
От
– Ой Петро!.. Славу богу, слава! Сжалился господь над нами!
Меня так и передернуло. Жаль мне было и Палазю, но не менее жаль и человеческую правду. Только тогда люди узнают ее, эту правду, когда станут измерять собственное горе чужим.
И я сказал ей:
– А все-таки лучше было бы, если б Петра не помиловали.
Она долго думала. Не могла осознать ни моего жестокосердия, ни моей горькой правды.
– Прощевайте, Иван Иванович!
– Ходите здоровы.
Я просидел за партой до самого звонка.
Где-то под вечер меня вызвали в сельсовет.
На мое приветствие писарь Федор махнул пером на дверь второй комнаты:
– Ригор с барышней.
Панночка оказалась очень хорошенькой, с темным пушком на верхней губе и нежным овалом лица, деревенской девушкой. Здороваясь со мной, она густо покраснела. Будто заглянула в жаркую печь.
– Павлина. Костюк.
– Чем обязан?
– Мне нравилось ее смущение.
Девушка посмотрела на Ригора Власовича.
– Это их культпросвет прислал. И уездком комсомола. Так что вам, Иван Иванович, придется передать хату-читальню. Им вот.
Я развел руками.
– Вы, Иван Иванович, не обижайтесь, будете и далее народ учить, только вот они, - указал он большим пальцем, - будут у нас пионервожатой и комсомольскую ячейку организовывать. Я это еще на школьном собрании говорил. А платить им будем из средств самообложения. Ничего, ничего, Иван Иванович, не сомневайтесь, они, - и снова большим пальцем в сторону Павлины, - тоже школу проходили.
"Ну, слава богу, - подумал я, - что не по азбуке Ригора".
– И от Рабземлеса они, - продолжал Ригор Власович.
– Наймитам, которые работают у живоглотов, будет защита.
– Ну, хорошо, - сказал я, - работы всем хватит. И образование, думаю, подходящее?
– Я краем глаза покосился на девушку.
От учености, которая так и перла из меня, Павлине было не по себе.
– Если вы из самого культпросвета, - снова сказал я без тени улыбки, - то вы - мой коллега. Пойдемте, коллега, пить ко мне чай.
"Коллега" так зарделась, что я наконец оставил игру, подморгнул Ригору Власовичу и похлопал девушку по плечу.
– Ну, ладно, ладно, пошутили - и хватит. Серьезно, пойдемте к нам, переночуете, а уж завтра - за дело.
Я взял ее за руку и, как маленькую, повел за собой.
Евфросинию Петровну ошеломила
Разговаривая о всяких пустяках, она незаметно для самой себя все прохаживалась вокруг девушки, рассматривала ее анфас и в профиль. Кружилась над нею, как бабочка над цветком. И мне были известны тайные мысли жены. В течение какого-то получаса наша невестонька Катя была отвергнута и яблоко раздора передано Павлине. И, видимо, не тревожила мою жену разница в возрасте Виталика и Павлины. Девушке следовало отключиться от времени и ждать, пока подрастет Виталик.
И угощала Павлину Евфросиния Петровна как собственную невестку.
Уложила спать на перине, мягкой и пышной, как белое облачко. Мне кажется, что в ту ночь видела во сне девушка райские сады и золотых соловушек.
Поутру, еще до занятий в школе, я повел Павлину в хату-читальню и показал ей все нехитрое имущество.
– Хозяйничайте, коллега.
Девушка сразу же кинулась к книгам.
– Готовьте акт, подпишем вечером.
Девчушка оказалась боевой. Уже к полудню на дверях хаты-читальни и трех магазинов - кооперативного и двух частных - висели намалеванные красными чернилами объявления.
Старый Меир, когда на дверях его магазина Павлина приклеила свое воззвание, только диву давался.
– Я почтительно звиняюсь, но на што мне ваша красная грамота? С меня достаточно и патента. Тогда на што мне это представление!.. А скажите мне, добрая девушка, не слыхать ли там сверху чего-нибудь такого?
– И старик покрутил поднятой растопыренной пятерней.
– Ну, про снижение налогов или оптовых цен?
На это девушка покачала головой, а рукой проделала такое движение, как будто закручивала гайку.
– Ну, поглядите, какая умная девушка!
– зацокал языком Меир. Похоже было, что и его обрадовала перспектива закручивания гаек...
Тубол, заметив объявление на двери своей лавки, взорвался, как перегретый резиновый мяч:
– Вон от моей собственности! Тут тебе не агитпроп.
И говорят, Павлина ответила ему так:
– Чего вы, дядька, кричите? Непременно кровь в голову ударит. И помните - советская власть не любит мелкой и крикливой буржуазии.
Тубол даже посинел весь. Стал у двери, как распятый:
– Не дам! Нету такого закона! Нэп!
– Ну что ж, схожу к председателю, спрошу, не отменили ли советскую власть.
Тут уж лавочник опомнился, заморгал, сплюнул:
– Тьфу на ваши головы, анахфемы! Знает, песья вера, где закон искать!.. Так лепи ужо свою ахвишу и сама возле нее вешайся!
И так костерил девушку перед покупателями, так возмущался нарушением своих суверенных прав, что слух про Павлинин приезд и ее объявление облетел все село за каких-то полчаса.
– Комиссарша какая-то объявилась! Будет записывать в антихристы.