К ясным зорям (К ясным зорям - 2)

Миняйло Виктор Александрович

Чтобы подчеркнуть свою значимость, Кресанский как-то вечером вынес свою астролябию со штативом во двор, нацелил на луну.

– Смотрите, мужички, на Каина, что взял на вилы своего брата Авеля!.. Ай, глупцы!.. Ай, неотесы!.. М-да...

Ошеломленные зрелищем, открывшимся им через "чертово око", Баланы позвали отца Никифора. Тот тоже заглянул в трубу.

– Не токмо видимое есть сущее.

И хотя Баланы не уразумели поповской мудрости, однако их интерес к трубе землемера угас.

Батюшка же пригласил "господина межевого инженера"

на чашку чая и на партийку-другую в "шестьдесят шесть". А поскольку не хватало партнера (третьим была попадья), так позвали и меня. Ради своей Книги Добра и Зла я пренебрег антипатией, которую внушал мне Кресанский.

Карты он сдавал твердо, пристукивая перстнем. На нас с попом смотрел поверх очков с выражением быка, наткнувшегося на неожиданную преграду. И карты называл по-своему: туз - "его императорское величество", король "его превосходительство", дама - "ее превосходительство", валеты ж были "их благородия подпоручики".

Воспользовавшись случаем, я спросил "господина межевого инженера", как он смотрит на теперешнее землеустройство.

Он махнул рукой:

– М-мда... Большевистская ерундистика.

Потом с неожиданной для меня доверчивостью добавил:

– Я, знаете ли, чувствую себя на временной работе. Великий плуг перепашет новые межи.

Я понял: новая война. И подумал про себя: "Ах ты ж!.."

И еще подумал: "Непременно нужно готовить новых землемеров из сегодняшних моих Ванечек и Петриков. Нельзя вливать вино новое в мехи старые".

И сказал я "господину межевому инженеру":

– Не будет великого плуга. Не будет интервенции. Не будет кровавой Вандеи.

– М-мда... Ваше политпросветительство - коммунист?

– Вероятно, все же стану коммунистом.
– Я сложил карты и бросил их на стол.
– А вам, ваше верноподданство, советовал бы рассматривать свою работу как постоянную. И то, что мы делаем вашими руками, как окончательное, нерушимое и вечное. Только тогда вы будете иметь моральное право носить и в дальнейшем свой инженерский картуз.

После долгого и тягостного молчания, когда батюшка заерзал на своем стуле, а матушка начала ловить ртом воздух как вытащенная из воды рыба, землемер выдавил из себя:

– М-мда... Пардон.

Я сказал:

– Пойду. У меня много дел. Свою работу я считаю постоянной.

После этого партнером в "шестьдесят шесть" приглашают фельдшера диодора Микитовича.

Тот, говорят, так вошел в свою роль, что когда к нему попадает туз "его императорское величество", истово целует карту.

Радуйся, уцелевший великий князь Кирилл: в "великой неделимой России" у тебя есть целых два верноподданных!..

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

ГРОЗЫ И СОЛНЦЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой Иван Иванович Лановенко в меру своих

скромных возможностей отвечает на ноту Керзона, вспоминая попутно

его пособника Юхима Плескало

Снова пришел из тюрьмы Юхим Плескало. Белый такой стал, гладкий, глазки совсем заплыли, нос -

как пуговка, и такой сам весь налитой, что рук на пузе не сложит. Скажете - богатей, куркуль. Куда там! Просто сельский воришка. То кусок выбеленного холста стащит, если не присмотреть, и продаст кому-нибудь за четыре гривенника - на полбутылки, то выследит в бурьяне, где соседские куры несутся, - пособирает яйца, то присосется к чьей-либо корове - зажмурит глаза я тянет, тянет, и коровы его, паскудного, любили, ни одна не лягнет, должно быть потому, что ласковый ко всему. Такой уж покорный, что мужики, как поймают его, бывало, на воровском деле, бьют не смертным боем, а вожжами.

В свободное от воровства время ловит Плескало рыбу на пруду. И так уже все к этому привыкли, что даже сторож, дед Клим Яременко, только и скажет, завидев его в лодке на пруду: "А чума тебя забрала б!.." - И сплюнет в сердцах.

В селе многие говорят, что он придурковатый, но Юхим опроверг это в двадцатом, когда утонули у шлюза оба зятя Прищепы. Как раз щука терлась, и было ее тьма-тьмущая, вот они и позарились. Выплыли на душегубках на самый водоворот и не успели сеть закинуть, как над ними только забулькало. Богатеи горевали: вот, мол, какие умные - то есть богатые - люди богу душу отдали!..

И кто-то из них хотел укорить Юхима Плескало, который топтался на берегу:

– А почему ты, Юхим, не утонул?

– А что я, дурной туда лезть?

Богатеи только глазами захлопали:

– Ты гляди, какой вумный!..

Зимой Юхиму приходилось туго - нет рыбы. Обвешивался торбами, нанимал мальчонку поводырем и шел по селам попрошайничать.

Задерет голову, вывернет веко так, чтоб глаз страшнее был, и тоненьким таким жалобным голоском выводит:

Не проходите, пода-а-айте!

Не проходите, пода-а-айте!

Бедному слепо-о-ому!

А кто даст, тому и бог даст,

А кто не даст, тому и бог не даст!..

Вопреки своей придурковатости Юхим, как видите, был хорошим психологом, - это его "бог не даст" воздействовало на суеверных женщин сильнее, чем на эмоциональных итальянок венецианские баркаролы, - медяки дождем сыпались в Юхимову порыжевшую шапку.

Правда, побывал Юхим еще и на казенной службе. При Центральной раде, когда приказали выставлять "вольных казаков", которые наводили бы порядок, богатеи тут же закричали на сходке:

– Плескала в "вольные казаки"! Ничего не делает, так нехай хотя бы казакует!..

Последний раз отсиживал Юхим за Секлетину юбку.

Стащил с тына на онучи, потому как жены у него сроду не было, а на продажу та юбка - тьфу!
– и старьевщик не взял бы.

Когда же спросили его на суде, зачем украл, ответил:

– А должно, для того, чтоб не отвыкнуть.

Так для чего же я описываю все это про Плескало? А для того, чтоб иметь возможность сравнить его с вельможным лордом Керзоном, министром иностранных дел Англии, который выскочил, как голый из крапивы, со своей стр-р-рашной нотой. И сравнить не в пользу властительного тори.