К заоблачному озеру
Шрифт:
— Если мне кто-нибудь будет помогать, смогу уложиться в десять дней, — продолжал Загрубский, — работать придется от зари и до зари…
— Я оставляю с вами Горцева.
— Мне помощь нужна не только физическая, — угрюмо отозвался Николай Николаевич, выкраивая из потертой газеты угол для козьей ножки.
— А если мы уйдем вперед и вернемся к вам после восхождения? — раздался очень тихий и спокойный голос Гусева. — Вы пока начнете, а мы присоединимся потом…
Я посмотрел на Гусева. Он лежал
Я знал его так, как можно узнать человека только в окопах или в горах.
Теперь он был сильно взволнован, и я отлично понимал причину его душевного состояния.
Валентин, как всякий архитектор-планировщик, хорошо разбирался в инструментальной съемке. Он был единственным человеком, на которого Сухорецкий мог возложить ответственность за безопасность Загрубского и выполнение топографических работ.
Николай Николаевич тоже знал это. Он курил и хрипло откашливался, не говоря ни слова.
— Если бы еще на пять-шесть дней запасов, — сказал я тоскливо.
— Ах, проклятые трусы! — закричал Шекланов, словно ужаленный моим напоминанием. — Столько хороших продуктов осталось из-за них на скале…
Сухорецкий сидел, уставившись в свой дневник, словно пытаясь найти в нем решение вопроса.
Гусев, не отрываясь, смотрел на вершину Хан-Тенгри. Потратить столько сил, перенести столько лишений и опасностей, чтобы теперь, когда цель так близка, отказаться от всего. Кто же решится предложить ему оставаться?
— Валентин, мне нужно с тобой посоветоваться, — сказал, наконец, Сухорецкий.
— Не надо, — резко ответил Валентин и быстро вскочил на ноги. — Я остаюсь с Николаем Николаевичем. Выделяйте провиант…
Он схватил первый попавшийся ледоруб и большими шагами, почти бегом, направился вверх по ущелью.
Николай Николаевич тоже встал.
— Валентин Федорович! Подождите минутку! — закричал он ему вслед. Но Валентин уже скрылся за большим валуном.
Николай Николаевич швырнул недокуренную самокрутку.
— Я один останусь, товарищ Сухорецкий, — сказал он решительно. — Ну, повожусь подольше. Георгий Николаевич поможет мне…
Сухорецкий посмотрел ему в глаза.
— Мы и так слишком многим рискуем, Николай Николаевич, — сказал он сухим, официальным голосом. — Вы знаете, сколько стоила экспедиция и как ждут от нас результатов съемки. Гусев останется с вами. Подождите меня немного, я сейчас вернусь.
Он поднялся и неторопливыми длинными шагами двинулся за Гусевым.
— Шекланов, Илья! — крикнул он через плечо. — Начинайте дележку.
Мне сразу опротивело все на свете —
Я закрыл глаза и попытался себе представить подъем по склону. С фотографической точностью вырисовывалась передо мной фигура Валентина с накинутой поверх рюкзака штормовой курткой. Попробовал поставить силой воображения чью-нибудь другую фигуру — нет, ничего не выходит, все расплывается.
— Может быть и мне остаться? — мелькнула нехорошая мысль. — Без Валентина опасности возрастают на добрых пятьдесят процентов.
Из-за камней показались возвращающиеся Сухорецкий и Гусев. Становилось жарко. Сухорецкий снял свою ватную куртку и накинул ее на плечи.
Ну что же вы не складываетесь? — спросил меня Гусев. — Каждый час дорог.
Я ничего ему не ответил. Он отвел глаза, вздохнул и опустился на камень.
— Ну, может быть, поговорим о восхождении? — спросил Сухорецкий. — Говори, Илья.
— Скверно будет без Валентина, — сказал я.
— Тебя не об этом спрашивают. — Сухорецкий нахмурился.
— Ну, а не об этом, так не знаю о чем…
— Ты, Сорокин?
— Я уже решил, — торопливо сказал Сорокин. — Во что бы то ни стало Хан-Тенгри должен быть покорен.
— Фу ты, до чего пышная фигура… — сказал Загрубский, подмигивая мне одним глазом.
— Шекланов? — вопросительно окликнул Сухорецкий.
Молчание. Удобно устроившись на рюкзаке с галетами, пригретый солнышком, Олимпий мирно спал. Шесть кулаков разом ткнулись ему в ребра.
Он сладко зевнул и сел, потягиваясь.
— Что ты хочешь сказать относительно восхождения? — спросил его под общий смех Сухорецкий.
— Отчего же, можно взойти, — снисходительным басом пророкотал Шекланов.
— Ну, Валентин, нам пора укладываться, — сказал Сухорецкий, протягивая ему свою широкую костлявую руку с длинными пальцами. — А вы, Николай Николаевич, принимайтесь за дело.
Лагерь закопошился. Снова на раскинутой клеенке выросли кучками «стукачи», сахар, мешочки с крупой.
Сухорецкий сам занялся дележом.
Ко мне подошел Загрубский.
— Товарищ Рыжов, мы сейчас начинаем провешивать Иныльчек. Не пойдете ли вы с Валентином? Будем измерять скорость течения льда.
— Шутите, Николай Николаевич? — удивился Горцев. — Разве это возможно?
— И даже очень… Вот сейчас в два счета это сделаем. Только сумеете ли вы перебраться через весь ледник на тот берег? — спросил меня Николай Николаевич.
— Попробуем…
Мы оделись, взяли ледорубы, кошки, веревку и подошли к Загрубскому.