К. Р.
Шрифт:
Завтрак закончился, гостеприимный хозяин проводил гостей за ворота и выехал в Павловск. А когда вернулся, был шокирован докладом дворецкого: все сорок две серебряные ложки… сворованы певчими.
— Что ты говоришь, голубчик, как же можно? Кадеты — не воры.
— Выходит, можно, Ваше Императорское Высочество. Ни одной ложки нет и в помине…
— Да, могло статься, они взяты на память, на сувениры. Сейчас это модно.
— А коли берешь без спросу — как это называется?
— Ладно, ладно, ступай себе, я разберусь. Будут тебе ложки…
Тем временем в корпусе воцарилась тревога. Владельцы «сувениров» осознали, что, как ни крути, ответили Великому князю
Через два дня старшего певчего Христофора Ауэ вызвали в дежурную комнату. Едва увидев начальника военно-учебных заведений, старший певчий чуть было не упал перед ним на колени. Великий князь положил ему руку на плечо и вывел в коридор, где они оказались без свидетелей.
— Ну, что будем делать?
— Простите, Ваше Высочество, мигом сгоняю в казарму и принесу. — Христофор сразу же нацелился бежать.
Великий князь остановил его:
— Значит, сувенировали? А если я потребую все сорок две, все вернешь?
— Так точно, Ваше Высочество! Все только и мечтают вернуть их вам!
— Я так и думал, что это не воровство, — счастливо улыбнулся Константин Константинович, — а потому решил оставить ложки вам. А себе уже заказал новые. Но чтобы это было в последний раз. Иначе ваши завтраки мне будут обходиться слишком дорого, так как я не намерен лишать себя радости и впредь слушать ваше пение у себя во дворце.
— Большое спасибо, Ваше Императорское Высочество! Можно, я сейчас побегу, расскажу про это всем нашим?
Легализованный сувенир Христофор отвез в дом своих родителей. После Гражданской войны бывший кадет Ауэ оказался в эмиграции, стал владельцем фермы в Австралии. Дорогую реликвию в 1929 году привезла ему из России мать, и она хранилась у него до пятидесятых годов. Узнав, что сын Константина Константиновича Гавриил избежал страшной участи других Романовых, казненных большевиками, и живет в Париже, Христофор Ауэ решил вернуть ложку тому, для кого она будет дороже, чем для него самого. В своих воспоминаниях он пишет:
«… Это возвращение дает несказанное счастье подтвердить под конец моей жизни всю мою глубокую преданность и бесконечную благодарность Человеку и Начальнику, ласками которого я был осыпан во все время пребывания в корпусе, в Павловском училище, где мне посчастливилось быть знаменосцем, и в родном лейб-гвардии 3-м Стрелковом Его Величества полку.
Покойный князь всегда приветствовал меня:
— Здорово, Христофор!
Когда же он встретил меня в Зимнем дворце вскоре после моего производства в офицеры, то сначала поздоровался, как всегда, громко, но потом подошел поближе и тихонько сказал, улыбаясь:
— А ты не сердишься на меня, что я продолжаю называть тебя на „ты“? Ведь ты же уже офицер.
Я с чистым сердцем ответил:
— Если Ваше Императорское Высочество желаете осчастливить меня — я прошу не изменять старого здорования.
С тех пор и до конца я был для великого князя — Христофор и „ты“…»
Едва ли найдется хоть одно воспоминание бывших кадет, где бы не излагался случай, когда Константин Константинович спас учащегося от наказания и даже исключения.
Об одном из таких случаев рассказывает Великая княгиня
«… Кадет по фамилии Середа за „тихие успехи и громкое поведение“ был выставлен из двух корпусов — Петровско-Полтавского и Воронежского. Тогда он решил обратиться за помощью к моему отцу и отправился в Павловск. Швейцар его не допустил. Не долго думая, Середа обошел парк, влез на дерево, чтобы произвести разведку. Увидев, что отец мой находится в своем кабинете, он туда залез. Услышав шорох, отец поднял голову и, сразу узнав мальчика, спросил:
— Середа, ты здесь что делаешь?
Середа, сильно заикаясь, ответил:
— Ввв-аше Иии-мператорское Вввысочество — вввыперли!
— Так, — сказал отец. — Что же теперь ты думаешь делать?
На это Середа, не задумываясь, воскликнул:
— Ввв-аше Иии-мператорское Вввысочество, ддумайте В-в-ы!
Мой отец „подумал“ и назначил Середу в Одесский Кадетский корпус, который тот и окончил. Он вышел в кавалерию. В первую Великую войну отличился, заслужил Георгиевский крест и пал смертью храбрых…»
Став начальником военно-учебных заведений, Константин Константинович принципиально не утверждал приказы об исключении воспитанников из корпусов. Плохое поведение кадета и неудовлетворительную учебу, за которую нельзя так строго наказывать ребенка, и уж тем более его родителей, он чаще всего ставил в вину воспитателям. По его убеждению, передав сына на воспитание государству, родители вправе рассчитывать, что тот закончит обучение.
Появление Константина Константиновича в Воронежском Михайловском кадетском корпусе было встречено громким «ура» и торжественным маршем кадетского оркестра. Оглядев оркестрантов, он заметил нового музыканта, игравшего на геликоне. Тут же вспомнил, что в прошлый приезд разговаривал и знакомился с ним. Великолепная память на лица и фамилии тут же подсказала: Грейц, Александр. Парень изо всех сил тщился показать себя веселым, под стать всем, но перебороть себя не мог: вид у него был как у затравленного зайца. За завтраком в кадетской столовой Константин Константинович выяснил: сидит в карцере, ждет отправки в Вольскую исправительную школу. От наказания освобожден временно, как участник оркестра. Оказалось, Грейц и еще три кадета 4-го класса решили подшутить над воспитателями. Они запустили тяжелый кегельный шар в легкую перегородку застекленной сверху дежурной комнаты, где на перемене спокойно курили и беседовали ничего не подозревающие педагоги. И вдруг — неожиданно сильный удар и грохот, напоминающий взрыв бомбы, в легкой перегородке задребезжали стекла. Человек восемь перепуганных офицеров выбежали из комнаты с перекошенными лицами. И видят вовсю хохочущего Грейца…
Быстро поймали других хулиганов и посадили в карцер, в том числе и Грейца. Последний свое участие в озорстве отрицал, но это не помешало педагогическому комитету в наказание снять со всех погоны.
На следующий день вся рота была построена в зале для церемонии срезания погон. Ротный командир зачитал постановление педагогического комитета и дал указание портному приступить к делу. Портной — маленький, тщедушный, скромный старый еврей из кантонистов — большими ножницами быстро срезал погоны у трех провинившихся, но когда направился к Грейцу, тот вне себя заорал: