Кабала
Шрифт:
— Время есть. Садись в мою машину. Поедем за покупками. Люблю зарабатывать деньги, — усмехнулся Михаил Александрович. — Разве не чудо — пополнять капитал, одновременно ублажая себя?
Был уже полдень. Они ехали по Рублевке в толчее роскошных иномарок, наполнявших воздух привычным смрадом выхлопных газов. Трехлетние деревца и кусты вдоль шоссе выглядели рахитичными, обезвоженными. После ночных тусовок к семьям возвращались загулявшие кутилы. В строгих, черных лимузинах, с тривиальной легендой «задержался по делам», в сопровождении охраны, нередко с милицейским эскортом, они неслись, обгоняя друг друга. Навстречу им в центр мегаполиса направлялись крупные чиновники после огаревских официальных встреч; деловые люди из элитных поселений рублевского предместья, шикарные, с постоянным похотливым огоньком во взглядах проститутки и певички
Леонид Иванович уселся на заднее кресло в роскошном салоне картузовского «Мазератти». Номерной знак автомобиля с выгравированными из горного хрусталя фирмой «Сваровски» цифрами 001, мобильники в бриллиантовом обрамлении и два ствола Berret из золота, вложенные в полуоткрытые лайковые чехлы по обеим сторонам дверей — все это привело сибиряка в восторг. Такие аксессуары в провинциальном представлении о сильных мира сего превращали Михаила Картузова в звездного столичного аристократа, которому надо было во всем подражать. У Ефимкина возникло острое желание как можно быстрее погрузиться в манящий хаос российской шикерии. Ему казалось, что Картузов и круг его общения — как раз и есть люди с большой буквы, на которых он всем сердцем мечтает походить и ради близости с которыми он и прибыл в столицу.
Другой мир, оставленный в Сибири, и, конечно, присутствующий в людской толчее Москвы, его ничем не интриговал. Страдания и лишения, скорбь и отчаяние — вечные спутники простых смертных — были им основательно забыты. «Как я ошибался, что не перебрался в столицу раньше. Ведь именно общество таких, как Картузов, способно окончательно зарубцевать раны, полученные в мрачные годы наивного поиска самого себя, обнулить мою доканскую биографию. — Эта мысль уже не оставляла Леонида Ивановича. — Но примет ли меня в объятия этот фантастический мир? Свыкнусь ли я с ним, не утону ли в нем? Я возлагаю большие надежды лишь на себя, а хватит ли Ефимкина на то, чтобы очаровывать и побеждать этот мир? Тут ведь не человечность нужна, а не знающее границ тщеславие. Тут не доброжелательность, не приветливость востребована, а яростная агрессия, беспощадность. Освою ли я такой набор определенных свойств? Выучу их на «отлично» или как двоечник? Но без них мне не добиться успеха! Я должен, должен освоить это искусство жить! Эти манеры обогащаться! Этот стиль нравиться! Это должен быть не просто успех, а успех огромный! Национального измерения! Хочу, чтобы на меня смотрели с изумленным восхищением, как я оглядывал Картузова. Хочу, чтобы моими речами заслушивались, как только что я внимал новому знакомому. Хочу, чтобы меня все знали и всем, как Михаил, я был бы приятен и интересен».
Лицо Ефимкина светилось восторгом. Его отражение в зеркале поймал Михаил Александрович.
— Нравится Москва?
— Да-а-а… — протянул разомлевший Леонид Иванович.
«Какую методику избрать? — размышлял про себя между тем Картузов. — Такую, чтобы он созревал медленно, словно овощ при дождливой прохладной погоде, или быстро, как клубника в июле, за пару дней? Подождем вечера, пусть полнее раскроется. А мне лучше покопаться в его душе. Что там…»
— Москва — это мегаполис с двумя достойными, часто пересекающимися пластами людской ментальности. Одна — праведная, добродетельная. Другая — греховная, криминальная. Каждая из них проявляется у нас самым замечательным образом. Сочетание в москвичах этих разнонаправленных начал создает совершенно нового человека современного мира. Если в прошлом лишь у незначительной части общества всегда был один шаг от чистоты до грязи, то сегодня это двуединство стало органической составляющей в каждом из нас. Как левая и правая части мозга, как имя и фамилия. Москвич по собственному усмотрению, исключительно исходя из высших личных интересов, оказывается то полицейским, то вором, то целомудренным, то порочным. Это неожиданное обстоятельство делает нашу жизнь глубоко загадочной. Прелесть заключается в том, что свои поступки ты не в состоянии прогнозировать. Размыт стержень, удерживающий личность в единой ипостаси. Ты всегда разный, поэтому чрезвычайно интересный не только самому себе, но и окружающим. Эта аномалия не только не отравляет нам жизнь, а усиливает интерес к ней, пробуждает страсть к ее вихрям. В извращениях мы
— Не заметил, что в твоем рассказе есть что-то действительно диковинное. В нашем Кане встретишь многих с аналогичным нравом. Я жил в Барабинске, часто бывал в Красноярске, Новосибирске, в других местах — все то же самое, та же человеческая масса по своей сути. Ты, видимо, мало ездил по стране, поэтому оставался в неведении. А я, пристально наблюдая за соотечественниками, отметил их духовную однородность. И, совершенно не боясь, переехал в столицу. Преотлично понимаю, что здесь живут люди с теми же запросами и стереотипами, что и в моем бывшем сибирском городе, по всей стране. Аппетиты, потребности разные? Да! Но почти для всех характерна цельность, монолит двуединства! В этом наше главное отличие от западного мира: в каждом из нас гармонично сосуществуют две противоположности — добро и зло. А впрочем, почему противоположности? Я уже давно пришел к убеждению, что такое парадоксальное сочетание украсит любого на Западе и Востоке.
— Может быть, может быть… Теперь не только москвичей характеризует эта особенность, она уже задела, изменила граждан всей страны, — согласился Картузов. — Готов предположить, что через какое-то время она перешагнет пограничные заграждения и разрушит этнические устои. Ведь глобализирующийся рынок унифицирует человека, сохраняя его таким образом в новой реальности. Эта реальность прерывает историю духовного совершенствования и возвращает людей в стихию природных инстинктов. Именно инстинкты вновь начинают нами править. Я лично этому весьма способствую! У меня в арсенале есть своя гипнотическая приманка в виде новой догмы: всем все дозволено, если игра красиво обставлена. Если грань между чистотой и мерзостью стерта ласковым слогом, снисходительностью и аристократическими манерами. Я заметил, что народ уверовал в эту новую догму и стал чувствовать себя по настоящему счастливым. В какие времена это было возможно? Впрочем, хватит об этом. Давай вернемся к нашим делам. Нужен тебе на «Бентли» крутой номер? Если да, то скажи с какими цифрами.
— Два нуля с нечетным числом, кроме тройки.
— Такой номер будет стоить тысячу долларов. Считай, что он будет моим презентом. Еще талон с правом нарушений. Его цена пятьдесят тысяч долларов. Брать будешь? Без них у нас невозможно. Часами будешь торчать в пробках…
— Один на все машины?
— Нет, — рассмеялся Картузов, — на каждую свой талон. Это весьма серьезно.
— Я возьму два. На «Бентли» и «Мерседес».
— Мигалка! Она стоит двести тысяч долларов. Но какой резонанс, авторитет…
— Я не настолько богат, чтобы заказывать две. Возьму одну… А торговаться можно?
— Можно. Но цена останется прежней.
— Одну.
— Милицейское сопровождение хочешь? Тут планка авторитета поднимается еще выше.
— Сколько стоит?
— Пятьдесят тысяч долларов в месяц. Машина и два бойца с «калашниковым» круглосуточно. Советую оплатить эту услугу. Престижно и исключает случайные риски с наездами криминала…
— Они еще в ходу?
— Не часто, но бывают. Главное — не наследить.
— Наличие индивидуальной вооруженной охраны не помешает ли устройству на государственную службу?
— Почему должно помешать? Есть немало депутатов и чиновников, пользующихся этими услугами. Платить надо поквартально, но вперед…
— О’кей! Беру.
— Давай подобьем баланс: два спецталона, одна мигалка, годовое сопровождение с милицейской охраной. Итого — шестьсот восемьдесят тысяч долларов. Плюс посреднические тридцать тысяч шестьсот. Со мной можешь рассчитаться на месте, другие платежи внесешь сам, я направлю тебя в нужные места…
— О’кей! — повторил Леонид Иванович, после чего достал из кейса три пачки долларов, остальные вытащил из бумажника и передал все Картузову.
Он хотел было возразить: дескать, почему гонорар за милицейское сопровождение взимается из учета годовой ставки, ведь он не был еще убежден, что оставит охрану на целый год. Но потом решил, что, если бы сам предлагал аналогичный сервис, также взял бы за год, и не четыре с половиной процента, а все десять. «Этим москвичам лишь кажется, что они волки бизнеса, волчата они незрелые», — про себя усмехнулся Ефимкин.