Кабирия с Обводного канала (сборник)
Шрифт:
Правильный ответ: во всех случаях.
Я знаю:
будут маскарады,
приемы,
балы,
фейерверки,
банкеты,
заздравные тосты.
Но я обнаружу вдруг маленькую дверь,
зайду,
затворю.
Будет тихо и холодно.
Шум карнавала,
неизменный и ровный,
как травы английских газонов,
не пробьется в это беззвучие.
И я пойму, что это будет повторяться всегда.
После длинных дорог,
после всех площадей мира,
после театров и цирков
я вернусь к себе.
Будет тихо и холодно.
Я шагну к зеркалу.
Упрусь зрачками в свои же зрачки.
Допустим, я возвращаюсь
Допустим, я вежливо улыбаюсь, а он не отстает, может, поэтому и не отстает, он принимается говорить что-то много и быстро на кипящем и булькающем языке, никогда прежде я не слышала этот язык, и при этом еще жестикулирует, как глухонемой, – он говорит, как заведенный, смеется, размахивает руками и совершенно не обращает внимания на мой демонстративно отсутствующий вид, – я понимаю, что отвязаться теперь трудно, вот наказанье, да откуда он взялся, этот индивид, его вроде бы здесь не было, встаю, он хватает меня за руку, продолжая яростно что-то объяснять и доказывать, я пытаюсь вырваться, он свободной рукой достает из сумки плеер, кладет его себе на колени и, все больше раскаляя свою тарабарщину, тычет пальцем в меня, в плеер, я выдергиваю руку, он нажимает кнопку, и летит музыка, та самая, помнишь, когда мы... ты помнишь?..
И ты оборачиваешься.
Если бы я была Господь Бог, я бы держала в поле зрения не только галактики разом, но иногда пристраивала бы глаза к потолку комнаты, где безмолвствуют двое и так отчетливо тикают, проклюнувшись, часики.
Пахнет смертью, и вечностью, и влажным истекшим семенем, и, жадно дыша, молчит гранатовое соцветье Вселенной, прекрасное и нерасторжимое во всех частях.
К потолку такой комнаты надо бы пристраивать иногда глаза Господу Богу, потому что светлый взгляд женщины, напоенный покоем, и смыслом, и невыразимой благодарностью, послан именно Ему, и до обидного глупо, если взгляд этот, рассеявшись в пространстве, не в силах Его достичь.
У меня больше не будет такого взгляда.
Получается, мне нечем отблагодарить Господа Бога. Получается, что, даже простым соглядатаем пристроив глаза свои к потолку своей комнаты, мне не увидеть оттуда своих лучших глаз.
Мы поели, поспали. Точней, ты вздремнул, я глядела. Потом мы еще съели пополам бутерброд и выпили из стаканчиков. Я сама собрала крошки, обертки и вынесла в туалет – вполне совместная жизнь.
Потом, когда мы пристегивали ремни, тебе что-то попало в глаз, ты попросил посмотреть, ты всегда доверял мне в таких делах, мы принялись вместе орудовать зеркальцем и платочком, и тут стюардесса сказала: «Монреаль, аэропорт Мирабель интернасьональ».
«Уже приземлились?» – по-детски обиженно спросил ты, и судорога изуродовала твой прекрасный рот.
Я знаю эту судорогу, такая была у тебя, когда ты в первый раз меня раздевал, ты нервный, я потом видела эту судорогу часто, ты очень нервный, тебе нельзя расстраиваться, – я сейчас, – говорю я тебе.
Я спокойно иду по проходу хвостового салона, я изо всех сил стараюсь идти спокойно, ноги дрожат, проход еще свободен, сейчас бы рвануть, но ты смотришь мне в спину, я нащупываю в кармане обратный билет, все в порядке, вхожу в бизнес-класс, в проходе люди, пожалуйста, пропустите, ради бога, скорей, скорей, пропустите, носовой салон, пропустите меня, пропустите, дайте дорогу, пропустите, вот уже «рукав» к залам аэропорта, я бегу, скорей, скорей, пропустите, падаю, меня перешагивают, мы часто лежали с тобой, обнявшись, на полу, на снегу, на обочине ночного шоссе, это неправильно, что по нашим
Анклав для двоих
Святочный рассказ
1
Хотя облезлый Glamourr (кот восьми лет) еще целых полмесяца мог обеспечивать мне крышу и провиант, я в срочном порядке свалила из того гнездышка. Короче говоря, когда госпожа по фамилии van der (дальше не помню), вверившая мне свое вдовье сокровище, экстренно вернулась с калифорнийских вакаций, я уже устраивала свой ночлег под мостом на другом конце Амстердама.
В день бегства у меня оставалось как раз полчаса, чтобы собрать свои непритязательные манатки. Я рассортировала кладь ручную (ха-xa: какую же еще?) – на маленькие кучки – затем быстро увязала каждую из них в прозрачный полиэтиленовый мешочек. Получилось мешочков пятнадцать. (Мне повезло: в кухне вдовы я нашла целый рулон этих одноразовых – чем-то родственных презервативам – пластиковых кисетов для сэндвичей.)
Эти емкости, набитые моим мелким и очень мелким барахлом, выглядели почти как на картине, автора которой не помню, хотя изображение люблю. Классический сюр: берег водоема, земляная насыпь, а по ее склону, рядами и колоннами, в тупом поступательном энтузиазме, ползут из воды (ползут в воду?) крепко-накрепко завязанные у горлышка, притом трогательные своей пузатостью, мешочки с водой. Повторяю: я люблю эту картину. Но грозди мешочков, каждый размером с мини-барсетку, я накрутила совсем не поэтому.
Просто вы не знаете нидерландских лестниц. Особенно тех, что являются как бы позвоночной осью двухуровневых жилищ. Дело даже не в том, что чужие ступеньки – крут'eньки, хотя не без этого. Если б я была, оборони меня бог, школьной училкой, я бы объясняла своим недорослям – именно на примере нидерландских лестниц – что такое прямой угол. (По поводу этих архитектурных деталей мой американский «экс», вернувшись как-то к столику кафе из труднодоступного ватерклозета, молвил, что-де, a law-suit is waiting to happen [10] . К тому же упомянутые пиратские трапы, в их традиционном исполнении, имеют шириной не более полутора аршинов. На таких лестницах не разойдутся не то что две дамы в кринолинax, но непременно ввязнет в травматогенную ситуацию даже одна-единственная дама – в джинсах и с чемоданчиком.
10
Судебный иск так и подстерегает (англ.) – Примеч. автора..)
Однако люди, как правило, не боятся трудностей, которые создают сами, – поэтому, например, свою мебель аборигены древней Батавии, то есть потомственные флибустьеры, традиционно вволакивают в жилища (выволакивают из жилищ) непосредственно через окна. Для этого следует привести в действие сугубо мужской – словно бы абордажный – механизм крюков, тросов и колесиков, хитроумно устроенный под самым коньком крыши, а вряд ли таким механизмом воспользуется кукующее на птичьих правах антропоморфное существо, которое желало бы стать и вовсе невидимым.