Кафе «Ностальгия»
Шрифт:
Интерьер. Старый, облезлый домина напротив Малекона. Старинная, ветхая мебель, изъеденные многократными нашествиями моря каменные плиты пола. На стенах темнеет след от наводнения. В кресле дремлет старуха. Монги, Самуэль и Андро, перепрыгнув через решетку, пробираются по заброшенному саду.
САМУЭЛЬ (крича во все горло). Бабушка, открой! Бабушка! Она глухая, ей кричать, что в стену долбиться.
Самуэль, появляясь в окошке, просовывает руку между железными прутьями, дотягивается до рыбацкой пики, стоящей недалеко от оконной рамы, и пикой будит сеньору, та пугается, напяливает на нос очки, протерев перед этим глаза.
БАБУШКА. Я знала, что это ты, я видела тебя во сне. (Старуха идет к двери.)
САМУЭЛЬ (друзьям). Она постоянно видит меня во сне. Говорит, что в ее кошмарах я превращаюсь в своего отца – это у нее навязчивая идея. (Ей, более громко.) Нам нужно оставить колеса, с этой дрянью нас не пускают в «Ривьеру».
БАБУШКА (обнимая Монги, весьма прилипчиво). Сынок, сколько времени не видела я тебя. С тех пор как мы уехали оттуда, я тебя ни разу не видела. Как поживает твоя семья?
МОНГИ. Как обычно, ж-ж-живет помаленьку.
БАБУШКА (загадочно). Знаешь, я теперь ясновидящая. Послушай, что я скажу тебе. Не рискуй своей жизнью, не надо, брось эту затею, и крошку свою оставь, она разбойница.
САМУЭЛЬ (раздраженно). Бабушка, прекрати. Идемте, у нас нет времени. Колеса мы заберем сегодня же.
Они выходят. Самуэль хлопает дверью. Затемнение.
Интерьер. День. Холл отеля. Через стеклянную наружную стену виден океан необычайно синего цвета, почти как в сказке. Монги, Андро и Самуэль, облокотившись о стойку, дожидаются, когда им ответят.
ПОРТЬЕ. Сеньор Салливан только что отправился в поездку по стране, вернется не раньше чем через три дня.
САМУЭЛЬ (невесело). Я не воспользовался удобным моментом. А ведь хотел попросить каталог фотографий.
АНДРО. Будут еще моменты. И попросить каталог фотографий у жирного янки – не такой уж это и подарок судьбы. Вот что мы упустили, так это возможность познакомиться с Альмодоваром.
САМУЭЛЬ. По крайней мере, нам удалось увидеть его хоть краешком глаза.
АНДРО (обращая внимание на что-то в стороне). Все это мелочи по сравнению с… Поглядите-ка вон туда.
Ньевес, негритянка, прислонившись к стеклянной стене, подкрашивает губы, изредка бросая взгляд на наручные часы. Вдруг она замечает, как в отель входят несколько типов, они рыскают глазами по холлу. Негритянка бросается к лифту. Ее друзья решают последовать за ней, и им удается в последний момент пролезть между закрывающимися дверями лифта. Типы также бросаются к лифту, однако не успевают, пинают наружную дверь. Ньевес и молодые люди переводят в лифте дух. Лифтерша осматривает их с ног до головы. Они с трудом дышат. Негритянка закатывает глаза, изображая изнеможение.
НЬЕВЕС. Вот только вас мне здесь не хватало.
Лифт открывается на шестом этаже, и она выскакивает в коридор, друзья бегут за ней, не зная даже
НЬЕВЕС. Какого черта вам надо?
МОНГИ (задыхаясь). Н-н-не з-з-знаю. М-м-мы увидели, ч-ч-что у т-т-тебя п-п-проблемы, по-моему, т-т-те т-т-типы внизу п-п-преследуют тебя.
НЬЕВЕС (решительно). Ну что ж, входите. (Она достает из сумочки ключ. Все исчезают за дверью одного из номеров гостиницы.)
САМУЭЛЬ (удивленно). Черт подери! Ты здесь обитаешь! Нет слов!
НЬЕВЕС (нервно, обращаясь к Монги). Послушай, любовь моя, выручи меня, как в старое доброе время. Я вляпалась в историю, один бессовестный турист не заплатил мне, скажем так, он должен мне некоторую сумму, а сам как в воду канул. Не только мне должен, но и другим тоже, но именно я ввела его в дело, а он смылся сегодня утром в Марину Хемингуэй [194] с грузом произведений искусства, прихватив с собой половину острова. Отвлеките этих типов, а я пока исчезну.
Трое друзей пребывают в нерешительности. Наконец Монги шлепает Ньевес по заду, давая понять, что он все сделает. Затемнение.
Интерьер. День. Погоня по коридорам и этажам отеля «Ривьера». Преследователи гонятся за Монги, Андро и Самуэлем. Наконец они оказываются в холле отеля, выскакивают наружу, пробегают мимо бассейна. То и дело наталкиваются на служащих отеля и постояльцев, опрокидывают столы, подносы и даже сталкивают в воду какую-то канадку. Друзья открывают дверь, с другой стороны которой они могут спрятаться. Снова появляются преследователи, запыхавшиеся и очень злые. Молодые люди притаились у ограды, что отделяет территорию отеля от улицы. Самуэль считает до трех: эффектным прыжком они перемахивают через ограду. Бегут со всех ног. Затемнение.
Натура. День. Океан. Три обнаженных тела качаются на волнах. Они исчезают под водой, снова появляются на поверхности, хватают ртом воздух. Выбрасывают вверх руки – они победители. Удалившись от места происшествия, они распластались на водной глади, доверившись волнам.
АНДРО. Неплохо было поразмяться – ах, жуть! Хорошо, что твоя бабушка оказалась дома, и мы смогли спрятаться. А ведь нас чуть было не схватили.
САМУЭЛЬ (Монги). Я все же не понимаю: что случилось, дружище? Что с твоей телкой? К чему такие бега? Ой, я тону. (Уходит под воду, выплывает, кашляя и отфыркиваясь.) Я чуть не помер, и было бы за что, ведь лично я ничего не сделал. Кто были эти типы?
МОНГИ. А я п-п-почем з-з-знаю. В п-п-последнее время она в-в-вляпывается во что н-ни п-п-попало.
Они плывут к берегу, из воды торчат камни. Выходят на берег и идут к сложенным в кучу вещам и автомобильным камерам. Начинают разбирать одежду.
САМУЭЛЬ. Нам следовало бы разыскать Грусть-Тоску-Паркометр. С ней все было бы по-другому.
АНДРО (жалобно). Я же говорю вам, она приносит несчастья. По мне, так хоть все трахайтесь с Параметром. Монги, это все из-за твоих баб: сначала Ньевес а потом эта мертвенькая.
МОНГИ (показывая на улицу). Легка н-н-на помине.
Грусть-Тоска несется во всю прыть вопреки законам движения по велосипедной дорожке, сидя верхом на билете нелегальной лотереи и отталкиваясь от мостовой двумя руками, засунутыми в бейсбольные перчатки. Заметив друзей, она тормозит каблуком сапога.
ГРУСТЬ-ТОСКА. Эй, я искала вас, я уже не беременна! Теперь я Голубь мира, а голуби мира не вступают в половую связь, они равноценны Святому Духу! Я искала вас, чтобы сообщить, что в прошлом месяце я собираюсь улететь, а также хотела пригласить вас сегодня ночью на вечеринку с Вилли. [195] Увидите там, почему, когда люди завидуют и ненавидят, они убивают голубя мира.
Друзья бросают на землю свои вещи и, развалясь на автомобильных камерах, рассеянно наблюдают за девушкой. Самуэль вынимает камеру и снимает.
ГРУСТЬ-ТОСКА (закрывая лицо). Не наводи на меня эту стирательную резинку, она меня сотрет. Я насквозь тебя вижу: ты хочешь соблазнить меня, будешь говорить, что я попаду в телевизор, что стану знаменитой, что поклонники станут просить у меня автографы. Я не дура и знаю, что это всего лишь старательная резинка.
САМУЭЛЬ. Ты – сумасшедшая богиня, давай веселись, айда с нами на остров – пешком, вплавь или на веслах, словно…
ГРУСТЬ-ТОСКА. У меня чесотка. Когда ты голубь без голубятни, ты вынужден спать с бродячими собаками, и я теперь заразна.
Андро сбрасывает туфли и с наслаждением постанывает, почесывая между пальцев ног; ноги у него сильно чешутся.
АНДРО. Скажи, у тебя что, с мозгами не в порядке, да?
МОНГИ. У нее нет м-м-мозгов, она же с-с-сказа-ла, что она г-г-голубь.
АНДРО (удивленно). Однако сдается мне, что вы стали очень похожи друг на друга. (Он показывает на девушку и Монги.)
ГРУСТЬ-ТОСКА. Мудрецы говорят, что когда влюбляешься в кого-то, то начинаешь подражать объекту своей любви, а потому становишься на него похожим. (Поглядывает кокетливо на Монги, тот даже не понимает, в чем дело.) Ну, так вы идете этой ночью на вечеринку с Вилли?
МОНГИ. Если бы т-т-ты была г-г-голубем, то тебе не нужен б-б-был бы билет этой лотереи и никакого д-д-другого средства п-п-передвижения, т-т-тебе бы даже ходить не п-п-пришлось, ты летала бы.
ГРУСТЬ-ТОСКА (иронично). Малыш, я летаю в душе; я зяблик с парижской площади, с почтовой открытки… А что мы делаем сейчас? Почему мы не играем в потерпевших кораблекрушение, когда на горизонте появляются корабли, целая куча кораблей, танкеров? Почему мы не орем во весь голос, хотя нас не слышат? Какого хрена никто в этом мире нас не слышит? Этот остров – кусок дерьма: нас никто не слышит! Монги, чего ты не кричишь, давай кричи этим глухим со всего света, этим воображаемым кораблям: эй, мы здесь, на этом умирающем острове, эй, помогите нам, эй, на кораблях, плывите сюда, эй, парни, не будьте сволочами, еще миг, и мы погибнем, а вы, команда педерастов, даже не узнаете, да им и не интересно знать, да пусть катятся куда подальше, скажете вы, – ну, давайте же играть, чего бояться. Мы не заразны, а если и заразны, то не очень сильно!
Парни в порыве веселья присоединяются к ней, они вскакивают на парапет, бегают по нему из стороны в сторону, прыгают, машут пустому горизонту, где сходятся воедино небо и земля. Затемнение.
Натура. Вторая половина дня. Японский сад за рестораном «1830». В одной из пустых обезьяньих клеток болтают Грусть-Тоска и Самуэль.
ГРУСТЬ-ТОСКА. Малыш, почему Монги не ощущает потребности во мне? Я создана для тысячи вещей: добывать еду, например. Когда захочу, я могу быть очень полезной. Люди верят мне, потому что я складно говорю, ведь я много читаю. Я читаю много всякой дряни, читаю и не понимаю там ниче… ни черта, но, по крайней мере, вижу написанные слова. Почему этот мальчишка не разрешает мне быть рядом с вами?
САМУЭЛЬ (ковыряя палкой в земле). Ему напророчили, что наше путешествие не имеет конца. Нам всем здесь требуется психиатр.
ГРУСТЬ-ТОСКА А кому нужен конец? Несомненно, родители Монги в разводе, должно быть, это сказалось на нем. У него травма, и потому он заикается. У меня тоже травма. Это не так уж и плохо, меня прикалывает быть «травмированной». Когда я в ладах с памятью, мне становится нужен мой папа. Что плохого в том, что он уехал, правда ведь? И здорово: одновременно желать кого-то видеть и не иметь такой возможности; и после стольких лет, когда я снова встречаю его, я сразу забываю, что кляла его, забываю все, что вытерпела без него… В конце концов, мне все равно. А тебе есть кого ругать?
САМУЭЛЬ (задумчиво). Родителей. Я рос у бабушки.
ГРУСТЬ-ТОСКА (грызя ногти, трагично). Они погибли в автокатастрофе?
САМУЭЛЬ (уходя от ответа). Ну, так или иначе… Он умер, она жива. Я никогда не хотел ее видеть можно, конечно, ее ругать… Но я предпочитаю не касаться этой темы.
ГРУСТЬ-ТОСКА. Теперь-то я понимаю: здесь никто не хочет «касаться этой темы». Эта тема относится к тем, кто умирает, кто исчезает, кто уезжает.
Самуэль смущенно соглашается.
ГРУСТЬ-ТОСКА. Мне так хочется спать, хотя в этот час мне больше нравится заниматься любовью, но божественным созданиям запрещено… Ах, у меня такое страстное желание поддаться искушению, не быть такой непробиваемой… У меня колет в спине, почеши-ка.
Самуэль скребет сучком по спине девушки, та млеет и вдруг неожиданно поворачивается и целует его.
ГРУСТЬ-ТОСКА. Всего лишь небольшой обман. Эй, знай же, что я Кубинская Сивилла, родственница Кумской Сивиллы, [196] внимай, я прорицаю: в двухтысячном году мы все будем очень счастливы, у нас будет вдоволь еды. Мы постареем, но нам будет очень хорошо. Наконец мы сможем открыто смеяться. У нас с Заикой будут дети, они будут заикаться и ходить задом наперед. Они у нас будут, но если бы ты был свободен, ну…
Затемнение.
194
Марина Хемингуэй– построенные в 1956–1957 гг. недалеко от Гаваны вдающиеся в море причалы предназначенные первоначально для спортивных состязаний, отдыха и развлечения туристов.
195
Вилли Чирино– американский композитор, певец, продюсер. В раннем возрасте был вывезен с Кубы в Майами, где и раскрылся его музыкальный талант.
196
Кумская Сивилла– легендарная пророчица в древнегреческой мифологии, которой приписывали так называемые «Сивиллины книги».
Меня охватило еще большее сомнение. Но сомнение ли это было, а может, неприятие фактов, неприятие очевидности? Нет, до сих пор мои чувства все еще были закупорены и разбросаны в разные стороны, словно капсулы, одни из которых были набиты ватой, другие – грязью. Мне никак не удавалось побороть предчувствия. Я не хотела читать дальше, но невеселый дневник недавно поселившегося соседа притягивал меня.
Натура. Вторая половина дня. Малекон. Башня японского сада ресторана «1830». Самуэль и Андро, расположившись на камнях, созерцают город, сидя спиной к морю. Чуть дальше целуются Монги и Грусть-Тоска.
АНДРО. Гляжу, ты расстроен, брат. Что за идиотский день! У меня предчувствие, что мы никогда не доберемся до острова – сколько всего случилось на таком коротком пути. Мы уже исчерпали энергию приключений.
САМУЭЛЬ (смотря недоверчиво на парочку Монги – Грусть-Тоска). На островах без приключений не обходится. Так говорят, я это вычитал в одном учебнике по политической географии.
Общий план горизонта. Затемнение.
Натура. Вечер. Парапет Малекона. Рядом с рестораном «1830». Множество молодых людей, лежащих или сидящих у парапета. Кто-то играет на гитаре и поет, кто-то пьет ром из горлышка, кто-то курит травку. На широком тротуаре нагромождены велосипеды. Из частных такси выходят туристы, подходят к парапету, делятся впечатлениями. Есть смешные старички, обнимающиеся словно дети, этакие милые птички; есть и молодые туристы, с рюкзаками и без гроша в кармане. Здесь продается все: от свиней с прооперированными голосовыми связками до горстей кокаина, расфасованного по носкам. Среди толпы – Монти, Андро и Самуэль, развалившиеся на автомобильных камерах весьма вальяжно. Грусть-Тоска, взобравшаяся на парапет, вышагивает, словно танцовщица классического балета: фуэте, плие, полуплие и так далее. Изумленная публика внимательно следит за ней.
ПУБЛИКА (громко, в тот момент, когда Грусть-Тоска делает реверанс). Великолепно, неподражаемо, умопомрачительно, давай, Чарин!
Из частного такси выходит Ньевес в сопровождении своих преследователей и одного инстранца; она дает понять, что с этими типами все улажено. Андро первый замечает ее и трогает за плечо Заику. Тот жестом отвечает, что ему все равно, и продолжает забавляться номерами Грусть-Тоски. Самуэль встает и идет к Ньевес. Очевидно, она здесь известна каждой собаке, все ей улыбаются и здороваются с ней. Преследователи несколько отстают, они не спускают глаз с иностранца, тот разговаривает с двумя продавцами. Ньевес идет вперед, по дороге тискает парочку своих подхалимок-подружек, потом оказывается перед Самуэлем.
НЬЕВЕС. Ну вот, Монги связался с Печатью, то есть с Грусть-Тоской. Сегодня она уже не Паркометр, а Печать. Она говорит, что опубликует чужие стихи и экономические трактаты о животных, в первую очередь о собаках… Нет, если я и говорю все это… Еще один сумасшедший.
САМУЭЛЬ (недовольно). Крошка, по крайней мере, ее помешательство никому не причиняет неудобств. А ты, я погляжу, уже подружилась со своими врагами.
НЬЕВЕС. Что поделаешь. Или продаешь, или платишь. Я нашла себе другого дурака. (Она показывает на туриста.) Хочешь, раскрою тебе один секрет? Вот это все не твое. Твое – классом повыше.
САМУЭЛЬ (закрыв глаза). Я хочу снова быть с тобой, но по-другому…
НЬЕВЕС (сухо). «По-другому молчаливо»? (Иронично, напевая песенку.) «По-другому молчаливо ты входишь в меня улыбаясь, как будто весна накатила, а я умираю». [197] Нельзя по-другому.
САМУЭЛЬ. Можно. Если поговорить, познакомиться поближе…
НЬЕВЕС. У меня нет времени на романтику, дорогой, и тем более с кубинцами. Я не женщина, я – основной материал, грубый национальный продукт; мне нужны зеленые, а у тебя их нет, а если бы они у тебя и были, я все равно не стала бы тебя лишать их, я не люблю злоупотреблять… Почему ты дружишь с Заикой? У тебя с ним нет ничего общего. Тебя родили на этот свет, а его высрали, как и меня.
САМУЭЛЬ (заносчиво). У нас с ним есть общее, и даже больше, чем ты можешь себе представить.
НЬЕВЕС. Неужели, и в чем же оно? В том, что ты залез на его подружку, или в том, что ты тащишься за ним? Только не говори, что желаешь заняться с ним и со мной групповухой. Оргии дорого стоят.
САМУЭЛЬ (цинично). Вежливость азарту не помеха.
На некотором отдалении в кадре появляется Андро, пьяный до невозможности. Он забирается на парапет и начинает речь.
АНДРО. Итак, ни словом больше, ни словом меньше, но я должен сказать вам всем, что я люблю мир, и… как же это трудно любить с красотой, с голодом, с желанием мира. А мир и согласие, мои дорогие соотечественники, мерцает, словно
Камера скачет, переходя то на Грусть-Тоску, то на Монги, то снова возвращается к Андро, он оступается и падает на зрителей. Камера застывает на Самуэле с кинокамерой в руках. Атмосфера нереальна, похоже, будто сумасшедший дом вырвался на свободу. Затемнение.
Интерьер. Раннее утро. Тоннель улицы Линеа. Монги, Андро и Самуэль идут по тротуару внутри тоннеля, они по-прежнему с рюкзаками и автомобильными камерами. Андро еще не отошел от вчерашнего, он насквозь пропитан ромом и заляпан грязью, он привязал колесо к поясу и волоком тащит его. Вдалеке мы видим Грусть-Тоску, она крадется за ними; на ее лице гипертрофированные ужимки шпиона, не желающего быть раскрытым. Андро и Самуэль шагают молча. Монги насвистывает ту же мелодию – «Лестница на небеса». Андро вдруг останавливается, вытаскивает баллончик с краской и разрисовывает выложенную плитами белую стену тоннеля. Самуэль пытается помешать ему.
АНДЮ. Отстань от меня.
Самуэль отталкивает его.
МОНГИ. Мы дойдем до Ла-П-п-пунтильи.
Затемнение.
Натура. Раннее утро. Ла-Пунтилья. Где-то вдали сверкают молнии, слышатся раскаты грома, однако дождь все никак не может начаться. Океан угрожающе спокоен. Андро и Самуэль прячутся в автомобильных камерах. Монги, стоя во весь рост, вглядывается вдаль.
МОНГИ (запинаясь сильно как никогда). Я д-д-должен с-с-сказать в-в-вам одну вещь. Я обманул в-в-вас, не б-б-будет н-н-никакой п-п-прогулки по морю. Я п-п-плыву в М-м-майами.
АНДРО (недоверчиво, не придавая сказанному значения). Да иди ты, не устраивай здесь «Экспедицию на Кон-Тики» [198] … Боже, какую гадость я пил.
Крупный план Самуэля, он более серьезно приглядывается к Монги.
САМУЭЛЬ. Почему же ты не сказал об этом сразу? Зачем обманывал нас?
АНДРО (озабоченно). Эй, Сами, ты что, поддаешься на его уловку? Это же еще одна его эротическая фантазия… Такого не было даже у Уолта Диснея [199] … МОНГИ (поворачиваясь к ним). Я п-п-плыву, и это н-н-не шутка, ложь не б-б-была бы так тяжела… Здорово б-б-было прогуляться с в-в-вами, но если кто-то хочет п-п-присоединиться ко мне, то п-п-пожалуйста. Я не т-т-теряю надежды, ч-ч-что вы п-п-поедете со м-м-мной. Я б-б-боюсь, м-м-мне ужасно с-с-страшно, но эта земля с-с-страшит меня б-б-болыпе, чем м-м-море.
САМУЭЛЬ (гневно). Ты что, обкурился или какого черта с тобой происходит? И ты не доверился нам? Разве мы не братья, старик? Ты что думаешь, я дам тебе уплыть, разве ты не понимаешь, что это опасно, черт тебя дери? Ты не помнишь, сколько народу потонуло? Я и сам не поплыву и тебе не позволю, не хочу, чтобы меня всю жизнь мучила совесть… Но, черт, к чему вся эта ерунда, эти бредни насчет плавания, зачем вдруг ни с того ни с сего нужно было вешать нам лапшу на уши?
АНДРО. Вы это серьезно или просто голову мне морочите?
МОНГИ. Серьезно. В-в-все решено, и я ни м-м-минуты здесь б-б-больше не в-в-выдержу.
АНДРО. И ты это взял и так просто решил, вот прямо сейчас? Нет, ты готовился к этому. Послушай, ты же знаешь, что я тоже не прочь смыться отсюда, но не так же. НЕТ!.. Это чересчур, почему я должен плыть, почему должен поддаваться на какую-то идиотскую блажь? Нет, ни за что не поплыву!
Начинается сильный дождь.
Спрятавшись за груду вещей, Грусть-Тоска слушает спор друзей. Дождь усиливается. Монги укладывает вещи, намереваясь приступить к исполнению своего плана, протягивает гитару Самуэлю.
МОНГИ. В-в-озьми на п-п-память.
САМУЭЛЬ (наваливаясь на него). Я не дам тебе уплыть, Заика, старина, разве ты не понимаешь, что это безумство?
Они дерутся. Самуэль наносит удар Монги. Андро пытается их растащить, все трое сплетаются в один клубок. Самуэль истерично плачет. Устав, они прекращают борьбу.
Монги удается выскользнуть из крепких объятий; он отбегает на несколько шагов, остальные, подавленные, сидят на земле.
МОНГИ. Не б-б-беспокойтесь, дождь сильный, но м-м-море б-б-будет спокойным – дождь без ветра. Да гори оно все синим пламенем и пропади трижды пропадом!
Схватив колесо, он бежит с рюкзаком за спиной в сторону каменистого берега, Андро и Самуэль устремляются за ним. Вдруг море озаряется феерическим светом, посреди волн появляется Дева Милосердия. Крупный план лица ошеломленного Самуэля.
САМУЭЛЬ. Дева Милосердия, Дева Милосердия!
Остальные тоже видят ее, но не могут поверить своим глазам.
АНДРО. По-моему, это подводная лодка!
МОНГИ (в смущении). Это маяк. Всего лишь маяк Морро, [200] м-м-мне н-н-нужно быть осторожным с этим м-м-маяком! Они могут меня обнаружить!
САМУЭЛЬ (зачарованно). Нет, это Дева Милосердия, это она. Я вижу трех Хуанов у ее ног!
В следующем кадре мы видим Деву, парящую над волнами; рядом, охраняя ее, скользит лодка с Хуаном Креолом, с Хуаном Индейцем и с Хуаном Негром.
АНДРО. Это Дева! Или подводная лодка?! Черт возьми, кабальеро, Пресвятой не существует!
Монги, воспользовавшись замешательством, бросается в море. Он бормочет молитву, глядя на чудо явления Девы.
МОНГИ. Давай, черт тебя дери, если это и вправду ты, то защити меня.
На берегу Андро и Самуэль мечутся из стороны в сторону. Наконец Самуэль бросается в океан, который начинает уже волноваться; в отчаянии он плывет изо всех сил. Образ святой сияет, освещая путь. Самуэль плывет все дальше и дальше, сражаясь с волнами и дождем. Он доплывает до Монги, нахлебавшись воды, хватается за автомобильную камеру. Высунувшись по пояс из воды, Самуэль обхватывает руками друга.
САМУЭЛЬ (плача). Заика, старина, не делай этого, ты утонешь, черт возьми!
Самуэль снова погружается в воду, он плывет обратно к берегу. Он и Андро теряют из виду Монги, – тот скрылся в безбрежном, окутанном мраком море, поскольку сияющее видение Девы уже исчезло за стеной дождя. Самуэль и Андро собирают вещи, перед ними стоит, застыв в разъяренной позе, Грусть-Тоска.
ГРУСТЬ-ТОСКА (плача от гнева). Дай мне свое колесо. (Она вырывает автомобильную камеру у Самуэля.)
Грусть-Тоска легко скачет по выступающим из воды камням. Молодые люди остолбенели. Самуэль попытался было броситься вслед за ней, но Андро удерживает его за рукав рубашки. Грусть-Тоска исчезает во мраке. Затемнение.
Натура. Светает. Малекон. Андро и Самуэль идут уже без камер, за спинами рюкзаки. Самуэль обнимает гитару Монги. Общий план. Вдалеке видна толпа жмущихся к парапету любопытных; полицейские патрульные машины, «скорая помощь» и машина пожарной охраны. Андро и Самуэль приближаются к собравшимся зевакам, их лица печальны, они пробираются сквозь толпу. Внутри одной из полицейских машин сидит Монги. Руки у него в наручниках. Самуэль жестом привлекает его внимание, но тот дает им понять, что приближаться не стоит. Самуэль все понимает и отходит в сторону, Андро показывает ему на землю. На носилках лежит неподвижное, посиневшее, раздувшееся тело. Это Грусть-Тоска. Труп девушки окружен светящимся ореолом; несмотря на фиолетовый оттенок колеи, на лице ее покой. Самуэль пытается подойти к ней. Андро сжимает его руку, удерживая. Оба парня, чтобы не привлекать всеобщего внимания, отходят в сторону.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Кто-нибудь может опознать утопленницу? Если нет, то пусть все убираются к чертовой бабушке.
Андро, крупно, его губы сжаты, он секунду колеблется, Самуэль следит за ним. Камера отъезжает, давая панораму толпы. Общий план. Вид Малекона. Фигуры молодых людей превращаются в две крошечные точки. Дрожание картинки. Белый экран. Конец.
А возможно, и нет.
197
Песня в исполнении Пабло Меланеса на стихи Н. Гильена.
198
«Экспедиция на Кон-Тики»– знаменитое путешествие Тура Хейердала на плоту Кон-Тики из Перу в Полинезию (1947).
199
Намек на мультфильм Диснея «Фантазия»
200
Маяк крепости Эль-Морро, расположенной с восточной стороны входа в гаванскую бухту.
Шарлин выдергивает тетрадь из моих рук. Снова мне пригрезилось, что Самуэль приехал в Париж. Уже в который раз я читаю его кинематографический дневник, в который раз после того, как просила Шарлин о том, чтобы она никогда мне его не давала, даже если я буду ползать перед ней на коленях и угрожать, что сожгу себя заживо. Она, сама заботливость, провожает меня в комнату для гостей, приносит чашку горячего липового отвара.
– Ну же, сокровище мое, не будешь же ты спать на канапе, это очень неудобно, – нежно шепчет она.
И тогда-то я замечаю, что я снова здесь, в настоящем, и что с того утра, когда Самуэль вошел в мою гостиную, до этой минуты мне раскрылась многоликая тайна и радугой охватила историю моей жизни, радугой, начавшейся где-то на горизонте, который очертило мое отрочество, и закончившейся только сейчас на этом краю света. Историю, которая похожа на тугой арбалет, где стрела – предсказание, стрелок – судьба. А цель – я.
Глава пятая
Зрение, гармония
Самуэль появился поа утро. Я как будто прикована к объективу, ведь каждый раз мой глаз должен проверять, а лучше сказать, строго фиксировать в снимках все ощущения, чтобы понимать, что со мной происходит. В ту ночь я не ложилась, более того, я ни на секунду не оторвалась от дверного глазка, и это несмотря на то, что из комнаты запросто можно было услышать скрип его шагов по старой деревянной, не покрытой ковром лестнице или звяканье ключа в замочной скважине; и это несмотря на то, что Шарлин уже раз пятьдесят звонила мне по телефону, чтобы напомнить, что нужно закрывать двери, нельзя ему слишком доверять, пока не получишь о нем более верных сведений. А он всего лишь встал на лестничной площадке и бросил порочный взгляд на замочную скважину, отверстие которой напомнило мне токоному, [201] через которую беспрепятственно проникала чья-то душа, переселившаяся в Самуэля. Он осмелился еще раз подмигнуть мне, даже обозначил на лице наглую улыбочку, а потом кашлянул, менее уверенно, возможно, оттого, что чувствовал: за ним шпионят. Он достал связку ключей и подбросил ее на ладони, сознательно производя еще больше шума. Я глянула на часы: шесть утра. Он прокашлялся, уселся на последней ступеньке, все время глядя на дверь, на меня, притаившуюся за ней. Я едва дышала, полагая, что малейший шум может выдать мое присутствие. Решившись, он подошел к двери, расположившись в полуметре от меня – понятное дело, нас разделял кусок дерева, – и надавил пальцем на звонок. Чего проще, взять и распахнуть дверь с легкостью того, кого ожидает вечность, но я предпочитала тихонько отступить в комнату, чтобы спрятать дневник в шкаф и прилечь на постель, – безусловно, он позвонит еще. Я закрыла глаза, убеждая сама себя, что проспала всю ночь. Позвонили еще раз, дважды. Поднявшись с кровати, я направилась к двери, усиленно шаркая тапочками. Прежде чем открыть, я спросила сонным голосом, приправленным зевотой, которая от немыслимого растягивания рта получилась весьма натуральной.
201
Токонома– стенная ниша или полочка в японском жилище, на которую ставились предметы, олицетворяющие все прекрасное и священное.
– C'est qui? [202] – если бы я не сказала по-французски, то вся моя комедия с треском бы провалилась.
– Привет, это твой сосед. Думаю, что Пачи рассказывал тебе обо мне. Я кубинец из квартиры напротив. Меня зовут Самуэль. – По-видимому, он был пьян или же поддал для храбрости.
– Весьма приятно, но тебе не кажется, что сейчас не время для знакомств? – я обратилась к нему на «ты», а сердце прямо запрыгало у меня в груди – не очень-то понимаю, почему сильное сердцебиение считается признаком тахикардии.
202
Здесь:Кто там? (фр.)
– Дело в том, что… ладно, извини. Это первый раз, когда я живу один, я позвонил к Пачи, его нет. Сесара тоже… – он воспользовался моментом и сам перешел на «ты».
– Или просто не открывают. Сейчас не время для гостей, – я стала держаться более уверенно: строго и решительно.
– Жаль, что так получилось, прости, до завтра, то есть до сегодня.
Но он не ушел, а лишь отвернулся: теперь он стоял спиной ко мне. Я испугалась, что он уйдет, исчезнет в своей квартире. Дернула щеколду. Он уже сделал шаг к своей двери, однако наклонил голову, следя краешком глаза, не будет ли какого благоприятного для него знака с моей стороны.
– Раз уж разбудил, входи, приглашаю тебя позавтракать. Как, ты сказал, тебя зовут? – порой мне мастерски удается прикинуться идиоткой.
– Самуэль, – ответил он и развалился на софе, но тут же подскочил. – Ой, я не спросил разрешения.
– Не будешь же ты завтракать лежа?!
На кухне я выжала сок из нескольких апельсинов и грейпфрутов, подсластила его, сварила кофе, положила хлеб в тостер, достала масло и земляничный мармелад, подогрела молоко, добавив в него для вкуса шоколад из расчета две ложки на стакан. За все это время мы не обмолвились ни словом.
Он проглотил завтрак, попутно спросил о каких-то глупостях; у меня сложилось впечатление, что ему обо мне уже рассказывали, по крайней мере, доложили, кто я такая. Фотограф в прошлом, одинокая и отчаявшаяся женщина.
– Не подумай чего, я не какой-нибудь нахал, у меня и в мыслях нет всяких там глупостей. Дело в том, что я уехал оттуда, думая сделать мир и… ничего; выходит, что… – он оправдывался за свою наглость.
– Но мир сделал тебя одной левой, – закончила я фразу, совсем не думая о том, что могу причинить ему боль.
– Нет, не так… Честно говоря, да, зачем мне врать тебе. Я не мог предположить, что мир будет таким…
– «Необъятным и чуждым», [203] – я снова беспощадно давила на его больную мозоль, пользуясь тем, что уже давно живу вдали от родины, мне нравилось выставлять себя перед ним знающим человеком. – Наберись терпения, ты, как говорится, только что сошел с трапа.
– Я должен разобраться со своими бумагами, – сказал он, имея в виду документы, подтверждающие легальность его пребывания во Франции.
203
Роман перуанского писателя Сиро Алегрии «Мир необъятный и чуждый» (1941).