Кафка на пляже
Шрифт:
РЫБА С НЕБА!
ТОРГОВУЮ УЛИЦУ В НАКАНО ЗАВАЛИЛО РЫБОЙ —
ДВЕ ТЫСЯЧИ СЕЛЕДОК И СТАВРИД
29 мая, около шести часов вечера, в Накано, …-й квартал Ногата, к изумлению местных жителей, с неба свалились около двух тысяч селедок и ставрид. Кроме двух женщин, пришедших на торговую улицу за покупками и получивших легкие ушибы от падавшей рыбы, никто не пострадал. Как говорят, погода во время происшествия была ясная, небо практически безоблачное, при отсутствии
Прочитав короткую заметку, я вернул газету Осиме. Автор выдвигал какие-то предположения, пытаясь объяснить происшествие, однако ни одному не хватало убедительности. Полиция ведет расследование, рассматривая версии хищения и хулиганства. Управление метеослужбы заявило, что с точки зрения метеорологии для падения рыбы с неба не было никаких предпосылок. Пресс-атташе Министерства сельского хозяйства, лесоводства и рыболовства от комментариев пока воздержался.
– Есть у тебя какие-нибудь соображения по этому поводу?
Я покачал головой. Никаких соображений у меня не было.
– За день до того, как твоего отца убили, неподалеку от вашего дома с неба свалились две тысячи селедок и ставрид. Что ж, это простое совпадение?
– Скорее всего.
– А еще в газетах писали: той же ночью на Томэе, на стоянке в Фудзикава, с неба падали пиявки. В большом количестве. И все в одно и то же место, на маленький пятачок. Из-за этого несколько машин столкнулись, правда, без серьезных последствий. Здоровые, говорят, были пиявки. Почему их столько нападало, объяснить никто не может. Ветра почти не было, ночь стояла ясная. Что скажешь?
Я покачал головой.
Осима сложил газету и продолжал:
– Таким образом, происходят странные, необъяснимые вещи. Возможно, конечно, между ними нет никакой связи. Может, это всего-навсего совпадение. Но мне это не дает покоя. Что-то во всем этом есть.
– А может, тоже метафоры? – предположил я.
– Все может быть. Хотя что это за метафоры, когда с неба ставрида падает, селедки, пиявки?
Я замолчал, долго пытаясь придать словесную форму тому, чего нельзя выразить словами.
– Осима-сан… несколько лет назад отец мне такую вещь напророчил…
– Напророчил?
– Я еще никому этого не рассказывал. Думал, все равно никто не поверит.
Осима молчал, но его молчание подталкивало к тому, чтобы выговориться.
– Скорее это не пророчество, а проклятие. Он его много раз повторял. Будто долотом вырубал каждую букву в моем сознании.
Я сделал глубокий вдох. И еще раз убедился в том, что мне предстояло произнести. Конечно же, можно было и так обойтись, ведь этобыло здесь, со мной. Всегда. Однако требовалось еще раз как следует взвесить…
И я сказал:
– Когда-нибудь этой самой рукой ты убьешь своего отца и будешь жить со своей матерью.
Стоило мне сказать это, облечь в
– Когда-нибудь этой самой рукой ты убьешь своего отца и будешь жить со своей матерью… Так он сказал?
Я закивал.
– Абсолютно то же самое напророчили царю Эдипу. Ты понимаешь, конечно?
Я опять кивнул:
– Но это не все. У меня же есть сестра, она на шесть лет старше. Так вот, отец говорил, что, быть может, когда-нибудь я 6уду жить с сестрой.
– Отец тебе это пророчил?
– Да. Но я тогда учился в начальной школе и до меня не, доходило, что значит слово «жить». Что он имел в виду, я через несколько лет понял.
Осима молчал.
– Отец сказал: «От судьбы не убежишь, как ни старайся». Это пророчество у меня в генах заложено, как мина замедленного действия. И тут ничего не изменить. Я убью отца и буду жить с матерью.
Молчал Осима долго. Было ощущение, что он хочет тщательно проверить каждое мое слово, найти в них то, за что можно ухватиться.
– Зачем ему это понадобилось? Все эти ужасные предсказания?
– Не знаю. Отец ничего не объяснял, – покачал я головой. – Может, хотел отомстить матери и сестре, которые его бросили. Наказать их через меня.
– При этом нанося тебе такую рану?..
Я кивнул:
– Видно, я для него – не более чем одна из скульптур. Он думал, что может делать со мной что угодно. Разбить, сломать…
– Если он действительно так считал, то это извращение какое-то, – заметил Осима.
– Там, где я рос, все было так искажено, деформировано, что прямое казалось кривым. Я давно это понял. Но деваться было некуда – ребенок все-таки.
– Я видел работы твоего отца. Несколько раз. Выдающийся скульптор. Талантливый. Оригинальный, агрессивный, ни перед кем не заискивающий, мощный. Настоящий мастер.
– Может, и так. Однако, Осима-сан, выжав из себя все, ему надо было сеять, расшвыривать вокруг накопившие отраву остатки. От него всем окружающим доставалось. Всех мазал грязью, всем вредил. Намеренно или нет – не знаю. Не исключено, что он просто не мог иначе. Может, он таким родился. Но как бы то ни было, мне кажется, что отец в этом смысле был связан с чем-тоособенным. Понимаете, что я хочу сказать?
– По-моему, да. С чем-то, что лежит за гранью добра и зла. Может быть, это можно назвать источником силы.
– Значит, во мне половина этих отцовских генов. Наверное, поэтому мать меня и оставила. Я родился из этого зловещего источника. Вот она и бросила грязного урода.
Осима легонько барабанил по виску пальцем, что-то обдумывая. Затем прищурился и посмотрел на меня.
– А может такое быть, что не он твой отец, а кто-нибудь другой? В биологическом смысле, я имею в виду.