Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
Начал Алешка ствол этот самый хватать да подтаскивать, и тут... Загудел ствол. Так загудел, что ажно ходуном заходил. Что еще за напасть такая?
Оказалось, это он только с виду такой крепкий, а внутри - сгнил совсем. Поверху его дятлы обстучали, дыр понаделали, так в эти дыры шершни поналазили. Гнездо себе там свили. Алешка как в первую дырку глянул, так ему сразу и нехорошо стало. Он внутрь смотрит, а они - изнутри. Здоровенные, с кулак. И злые. Это как раз понять можно. Дом почти что среди бела дня разоряют, как же тут не озлиться? И, кажется, столько их там, сколько степняков в Степи. Только с кочевниками проще. Их и мечом унять можно, и палицей приголубить. А этих чем взять?
Видит Алешка, дрянь дело, и начал потихоньку отступать. Об том,
– Ты чего там?
– Иван зашипел. Повернулся к товарищу, - понятное дело, со стволом на плече, - и об соседнее дерево им - хрясть!..
Ну, тут уж шершни ждать не стали более, всей ордой вывалились. Алешке показалось - небо почернело. Их обычно в гнезде не очень много бывает, а тут и впрямь - туча тучей. Или, может быть, и впрямь у страха глаза велики...
Иван, как увидел, тоже застыл поначалу, как был, со стволом этим дурацким. Хотел было Алешка ему крикнуть, чтоб дубиной этой тучу шершневую разогнал, ан как-то разом не до смеха стало, когда понял, что вот-вот всей стаей накинутся. Глянул вправо-влево, где бы спрятаться, ничего не приметил, и к протоке метнулся, чтоб, значит, на другой берег, да куда-нибудь в лес забиться. Только и услышал, прежде чем в воду плюхнуться, что Иван позади ствол бросил и за ним бежит.
Только Алешка нос из воды высунул, на него сверху Иван насел. Он ведь не смотрел, куда прыгает, ему главное - чтоб шершни не поймали. Он и Алешку обратно под воду загнал, и сам с головой погрузился. Вымахнул Алешка, воздуху глотнуть, рот раззявил, смотрит - а прямо перед ним, глаза в глаза, зверье полосатое гудит. Он опять нырнул. Надо бы по дну ползти, к берегу, где лес, да разве тут сообразишь сразу? Еще и Иван рядом бултыхается... Вот ежели видел кто, как сети тянут, в которые не рыба - рыбина - угодила? Бьется она, то один поплавок притопит, то другой... Так и эти: то один над водой выскочит, то другой. Хватанут воздуху, и вниз. Кому ж охота укушенным быть? В народе поговаривают, запросто до смерти закусать могут. Это ежели обычных размеров. Здесь же - что твои коровы летают. Коли в разные места кусать будут, еще поживешь. А тут - только лицо да шея открыты. Ну, штаны, понятное дело, тоже защита плохая. И ведь не улетают, супостаты! Больно уж Иван их разозлил, дома лишивши. Хотя, там таких стволов еще несколько торчит, любой выбирай да живи, сколько влезет...
Прыгали, прыгали, - дурное дело, как известно, не хитрое, - Иван первым додумался, как себя из беды вызволить. Забрался в заросли травы прибрежной, обмотался ею, как чудо-юдо водяное какое-нибудь, и ползком на берег выбрался. Видит Алешка, к коням чудо-юдо ползет, и вроде как часть зверей вокруг него вьется, то есть, на его собственную долю меньше осталось. И тоже - сначала к траве речной, а потом - на берег. Глядит, Иван уже в седло влез, - товарищ, называется. К тому времени, как Алешка до своего добрался, уж и след простыл. Только через полверсты и догнал... Упрекать начал, - что ж ты, мол, в беде бросил?
– а тот, траву сдирая, спокойненько так отвечает. Чем же, говорит, я тебе помогу? Озлился Алешка. Мечом бы, отвечает, размахивать начал, они б со смеху перемерли. Откуда ж мне было знать, отвечает. Раньше б сказал, тогда б и утекать не пришлось. Вот и пойми его, то ли надсмехается, то ли и вправду голова покрепче дубовой будет.
Пока вину промеж себя делили, кому большая часть достанется, ладья-то, небось, далеко убежала. Снова к реке выбрались, а она уж пятнышком едва заметным кажется, и, зараза, все к дальнему берегу прижаться норовит. Это, как раз, понятно, почему. Там лесу меньше, и не такой густой; там лихим людям спрятаться сложнее. Будь Алешка один, он на своем чудо-коне реку бы враз перемахнул, только одному - что толку? Переплыть же ее - нечего и думать, тут плот делать надобно. Про брод, при эдакой-то ширине, и думать забыть...
Наверстали,
– времечко по ветру пущено. Иван до того разозлился, слова не скажи - сразу накидывается. Окажись перед ним эта самая ладья, до тех пор не успокоится, пока до щепок не изломает. Алешка поначалу тоже в ответ злился, а затем похохатывать про себя принялся, да Ивана еще пуще раззадоривать. Больно уж смешно на него со стороны смотреть.
А как догнали, да вперед забежали, так будто судьба им улыбнулась. От самой воды, к лесу, будто кто делянку чистить собирался, али избу ставить, - теперь уж не узнать. Да только оставил после себя полянку с пнями, как раз то, что Ивану надобно. Он первый как выхватил - так к себе прижал, словно невесту-красавицу. Еще пару выдернул, так сложил, чтоб кидать сподручнее было. Костер разводить не велел: чтоб с воды не заметили, и ветерком дым на воду не потянуло, - тоже выдаст.
Поутру, на всякий случай, ближние деревья осмотрели, нет ли в них чего. Иван так усердно в каждую дырочку заглядывал, что Алешка совсем уже было хотел ему посоветовать и под пни заглянуть, - нешто там медведь себе берлогу устроил?
– да раздумал. Полезет ведь, ишь какой нахмуренный от дерева к дереву бродит...
Как и давеча, весла стукнули. И снова ладья к дальнему берегу прижалась. Алешке и вполовину пня не добросить, а Иван - примеривается. Времечка удобного дожидается. Дождался, наконец...
И оказалось тут, что пни метать, тут тоже сноровка особая требуется. Ухватил Иван пень за корень, гаркнул громким голосом, что, мол, гой еси, добры молодцы, а давайте-ка вы с того берега к этому плывите, да и дернул со всей силушки. Или не со всей, да только и того хватило, чтоб оторвался корень, а пень саженях в двух в воду шлепнулся.
Крякнул Иван, на пень смотрит, на руки свои... Только было Алешка сунулся: ты чего, мол, такое орешь? Там же девица красная, на ладье, а твое слово такое, что даже корень оборвался, остепени, язык-то...
– Ухватил другой, начал над головой крутить, - и тот оборвал. Товарищ его чудом присесть успел, а то б ему точно несдобровать. Шелом сбило, хорошо голову не задело. Пока искал, снова надевал, у Ивана дело вроде как на лад пошло. До того приноровился, что пни один за другим летят, и, главное, мало того, - долетают, - так еще совсем рядом с ладьей этой плюхаются.
Попробовал было Алешка снова сунуться - что ж ты, мол, делаешь? В щепу, ведь, разобьешь, потопишь всех к водяного бабушке, невесту свою погубишь, - а тому и горя мало. В раж вошел, ничего не соображает. Ни что делает, ни чего кричит. Ему теперь горы по колено, окиян по пояс. Попадись Алешка под руку, и его метнет. Чудо стоеросовое...
Видят, ладья вроде как к ним развернулась. Может, на зов откликнулись, а может... Ей ведь до берега другого с треть реки проплыть надобно было, и при этом уцелеть. Только где ж тут уцелеешь, когда Иван столько накидал, что куда ни ткнись, везде дерево плавает. Накидал - это еще полбеды, так ведь еще и продолжает, никак не уймется... Они же там, на ладье, не знают, чего по ним пнями бросаются. Может, не ограбить, может подвезти попросятся. Или чего срочное понадобилось, помощь какая нужна. Оно, конечно, так, как Иван надрывается, о помощи не просят, так ведь мало ли - не умеет человек по-другому. Живет где-нибудь в глуши, и слов иных попросту не знает.
Ближе ладья подплывает, унялся Иван, ждет, руки в боки, Алешка же прикидывает, сколько там народу имеется. Потому как к бабке-ведунье ходить не нужно, - не миновать им драки. Хорошо, коли на кулачках обойдется, а вот мечом, али там булавой, махать бы не хотелось. Оружие - оно против ворога, им супротив своих махать зазорно. Одна надежда миром покончить - ежели посреди них кто грамоте обучен. Коли слово княжеское прочтет, может, все и образуется. Конечно, если Иван эту самую грамотку не потерял. Или лягушки не стащили, пока по дну от шершней спасался... Хотя, коли под водой послание княжеское побывало, так и смылось, небось, дочиста...