Как любить ребенка

Корчак Януш

Может, его не однажды ругали или отталкивали подозрительным вопросом:

Что ты там крутишься, что ты там вечно колдуешь? Не трогай, испортишь. Сейчас же иди в комнату.

И поэтому он работал украдкой, втайне и вот наконец открыл.

Обращали ли вы внимание, как часто, когда раздается звонок, вы слышите просьбу:

Я открою!

Во-первых, с замком входной двери справиться трудно, во-вторых, как приятно чувствовать, что там, за дверью, стоит взрослый, который сам дверь открыть не в силах и ждет, пока он - младший - - ему поможет.

Такие

маленькие победы-праздник для ребенка, которому уже снятся

дальние страны, который в мечтах воображает себя Робинзоном на необитаемом острове, а в действительности счастлив, когда ему разрешают выглянуть в окно.

– Ты умеешь сам залезать на стул?

– Умеешь скакать на одной ножке?

– Можешь левой рукой поймать мяч?

И ребенок забывает, что не знает меня. Он забывает, что я буду осматривать ему горло. Он забывает, что выпишу ему лекарство.

Я пробудил в нем то, что выше чувства неловкости, страха, неприязни, и он радостно отвечает:

– Могу, умею.

Видели ли вы, как младенец долго, терпеливо, с неподвижным лицом, сжатыми губами и вниманием в глазах снимает и надевает чулки и туфельку? Это-не игра, не бессмысленное времяпрепровождение.

Это-работа.

Какую пищу дадите вы его воле, когда ему три года? Пять? Десять лет?

45.

Я!

Когда новорожденный царапает

себя ноготком, когда младенец, сидя, тащит в рот ногу, падает и сердито ищет рядом виноватого, когда тянет себя за волосы, кривится от боли, но повторяет попытку, когда, стукнув себя ложкой по голове, смотрит вверх, что там такое, чего он не видит, но чувствует,-он еще не знает себя.

Когда он изучает движения своих рук, когда, обсасывая кулачок, внимательно разглядывает его, когда во время кормления вдруг перестает сосать и начинает сравнивать свою ногу с материнской грудью, когда, ползая, останавливается и смотрит вниз, отыскивая нечто, что поднимает его вверх не так, как материнские руки, когда сравнивает свою правую ногу в чулке с левой, без чулка,-он жаждет познать и понять.

Когда в ванне он изучает воду, отыскивая среди множества неодушевленных капель себя, капельку одушевленную,-он ощущает великую правду, которая заключена в коротеньком слове: я.

Только футуристическая картина может открыть нам, каким видит себя ребенок: пальцы, кулаки, ноги-едва намечены, может, обозначен и живот, может, даже голова, но все это скорее угадывается по контурам, как на карте окрестностей полюса.

Работа еще не закончена, он еще поворачивается и нагибается, чтобы разглядеть, что там прячется сзади, изучает себя перед зеркалом и на фотографии, обнаруживает то впадину пупка, то выпуклости своих родимых пятен, а на очереди-новая работа: отыскать себя среди других. Мама, отец, пан, пани, одни появляются часто, другие редко, множество таинственных фигур, предназначение которых загадочно, а действия-сомнительны.

Едва только он установил, что мать существует для выполнения его желаний или, напротив, стоит на пути их осуществления, отец приносит деньги, а тетя-конфеты, как уже

в собственных мыслях, где-то в себе самом, открывает новый, еще более удивительный, незримый мир.

Затем предстоит еще найти себя - в обществе, себя-в человечестве, себя-во вселенной.

Вот уже и волосы поседели, а работе конца-краю нет.

46, Мое.

Где источник этой мысли-чувства? Не сросся ли он с понятием "я"? Может, протестуя против пеленания рук, младенец борется за них как за "мои", а не как за часть своего "я"? Отбирая у него ложку, которой он бьет по столу, ты лишаешь его не собственности, а свойства, с помощью которого рука разряжает свою энергию, самовыражается новым способом, посредством звука.

Эта рука-не совсем его рука, скорее послушный дух Аладина,-держит бисквит, обретая тем самым новую ценную собственность, и ребенок защищает ее.

В какой мере понятие собственности связывается в нем с понятием ум

Можно дать, а можно ведь и не давать-в зависимости от каприза, потому что это-мое.

47.

Хочу иметь-имею, хочу знать- знаю, хочу мочь-могу: это три разветвления единого ствола воли, уходящего корнями в два чувства-удовлетворения и недовольства.

Младенец старается познать себя, окружающий его животный и растительный мир, потому что с этим связано его мышление. Спрашивая "это что?"-словами или взглядом, он ждет не названия, а оценки.

– Это что?

– Фи, брось, это бяка, не трогай!

– Это что?

– Это цветочек.-И улыбка, и приятное выражение лица, и разрешение взять в руки.

Порой, спросив о нейтральном предмете и в ответ получив голое название без чувственной мимической характеристики, ребенок глядит на мать и удивленно, словно бы разочарован

но, повторяет название, растягивая слово, не зная, как быть ему с этим ответом. Он должен набраться опыта, чтобы понять, что наравне с желанным и нежеланным существует также нейтральный мир.

– Что это?

– Вата.

– Вааата?-И вглядывается в лицо матери, ждет знака, что ему следует думать об этом.

Если бы я путешествовал по субтропическому лесу в сопровождении туземца, я бы точно так же, завидев растение с неизвестными мне плодами, спросил бы его: что это?-а он, угадав вопрос, ответил бы мне окриком, гримасой или улыбкой, что это яд, вкусный плод или бесполезное растение, которое не стоит срывать и класть в рюкзак.

Детское "что это?" означает "каково оно? чему служит? какую пользу можно от этого получить?".

48. Обычная, но поучительная картина.

Встречаются двое детей, едва стоящих на нетвердых ногах. У одного

мячик или пряник, другой хочет у него это отобрать.

Матери неприятно, когда ее ребенок что-нибудь отнимает у другого, не хочет дать, поделиться, одолжить. Ее коробит, что поведение ребенка нарушает благопристойность.

В сцене, о которой идет речь, события могут развиваться по-разному.

Один отнимает, другой смотрит удивленно, потом поднимает глаза на мать, ожидая от нее оценки непонятной ситуации.