Как много в этом звуке…
Шрифт:
И Зайцеву ничего не оставалось, как последовать его примеру.
— Я слушаю тебя, капитан, — проговорил бомжара, разламывая свою половинку помидора.
Зайцев не торопясь отрезал себе ломоть буженины, понюхал хлеб, опустил на пол пустую бутылку, повздыхал, глядя в немытое окно, и наконец посмотрел бомжаре в глаза.
— Ребеночка украли.
— Мальчика, девочку?
— Девочку.
— Сколько девочке?
— Два года. Почти.
— Значит, жива, — сказал бомжара.
— С чего ты взял?! — вскинулся капитан.
— А что с двухлеткой делать-то?
— Именно! — Зайцев назидательно поднял указательный палец. — Вот тут ты, Ваня, попал в десятку.
— Много хотят денег?
— Сто тысяч. Долларов.
— Хорошие деньги, — проговорил бомжара. — Я бы не отказался.
— И что бы купил?
— А ничего дельного за них не купишь. Плохонькая однокомнатная квартира стоит дороже. Хотя нет… Есть одна вещь, которую я купил бы не задумываясь… Путевку в кругосветное путешествие.
— И чем бы занимался в этом путешествии? — усмехнулся Зайцев.
— А ничем. Смотрел бы по сторонам. Конечно, иногда пропускал бы по глоточку-второму. Без этого ни одно настоящее путешествие не обходится.
— Договорились, — Зайцев поднялся из-за стола с некоторой поспешностью. — Сейчас мы пойдем в одно место, и там ты сможешь смотреть по сторонам сколько угодно. И глоточек-второй ты уже пропустил. Собирайся. Маму проведаем. У которой девочку украли.
— А мама красивая?
— Ваня! — вскричал капитан, остановившись в движении. — Ты еще и об этом думаешь?!
— Об этом, капитан, я завсегда думаю. Но дело в другом… Почему-то именно у красивых мам крадут девочек. Не замечал? А у дурнушек только кошельки пропадают. Да и те почему-то пустыми оказываются.
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Зайцев.
— Жизнь, — рассудительно произнес бомжара и вскинул правую руку вверх и чуть в сторону — точь-в-точь как это делали древнегреческие боги в моменты суровые и даже судьбоносные.
Элеонора Юрьевна Маласаева действительно оказалась женщиной красивой, с тонкими вскинутыми бровями и большими горестными глазами. Правда, губы у нее были несколько тонковаты и постоянно как бы сосредоточенно сжаты, но это можно было объяснить несчастьем, которое так неожиданно свалилось на ее кудрявую голову.
Зайцева и бомжару Ваню она усадила в комнате за круглый стол, накрытый белой вязаной скатертью, сама села напротив и, сложив руки на столе, вопросительно уставилась на капитана.
— Есть что-нибудь новенькое? — спросила она и нервно закурила, щелкнув зажигалкой.
Зайцев, несколько смутившись под ее печально-пронзительным взглядом, пояснил, что, к сожалению, порадовать ничем пока не может. И попросил вкратце еще раз повторить рассказ о случившемся — для эксперта по похищению малолетних детей, — он кивнул в сторону бомжары, который, сложив руки на коленях, сидел молча, невозмутимо и как бы даже величественно.
— О боже! — простонала женщина, воздев руки вверх. — Сколько же можно! Опять об одном и том же!
При этих словах бомжара чуть склонил голову к плечу, сочувствуя горю несчастной
— Я оставила Натали у подъезда на минуту, не больше!
— Натали — это дочь Элеоноры Юрьевны, — негромко пояснил Зайцев, наклонившись к бомжаре.
— Мне, дуре, показалось, что я оставила включенным утюг, — продолжала женщина. — Не ожидая лифта, рванула по лестнице вверх…
— На какой этаж? — успел вставить Ваня.
— Что? Ах, да… Третий. Третий этаж.
— С утюгом все было в порядке?
— Да. С утюгом все было в порядке. Стоял там, где ему было положено, холодный, как… Как холодильник. Но когда я снова спустилась вниз, Натали у крыльца не было. Я по всем подъездам, я на улицу, я по двору…
— А коляска?
— Что коляска?
— Тоже пропала?
— Нет, — ответила женщина с некоторой заминкой. — Коляску не тронули… Так у подъезда и стояла… Пустая…
— Вы и раньше оставляли дочь без присмотра?
— Случалось… Двор у нас тихий, на скамейках у подъездов всегда кто-то сидит… Старушки, старички, молодежь с пивом… А на этот раз, как нарочно, — ни души! Представляете — ни души! Как сквозь землю! — женщина с силой раздавила окурок в блюдце, которое служило ей пепельницей. И тут же опять закурила.
— Через двор машины проезжают?
— А знаете — да! — воскликнула женщина, будто даже с облегчением — наконец нашлось какое-то объяснение происшедшему. — Кто-то на такси приезжает, кто-то уезжает, у многих в доме свои машины… Когда пробки на улице, некоторые шустряки пытаются через наш двор проскочить…
— Ну конечно…
— Что «конечно»? — нервно уточнила Маласаева.
— Не в каждую машину коляску запихнешь… Да и хлопотно… Да и время… Следы опять же, да, капитан?
— Полностью с тобой согласен, — поспешно согласился Зайцев, совершенно сбитый с толку невнятным бормотанием Вани.
— Я подышу, — сказал бомжара и, поднявшись, направился к балконной двери. Откинув шпингалеты, он вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.
— Чего это он? — удивилась женщина.
— Покурить вышел, — пояснил Зайцев, сам озадаченный странным поведением бомжары.
— Курил бы здесь! Я же курю!
— Стесняется. И потом, знаете, есть такое заболевание… Непоседливость. Психиатры знают, у них даже какие-то таблетки имеются… Циклодол называется. Ничего, пусть подышит.
— Пусть! — Элеонора Юрьевна передернула плечами. — Если это ему помогает!
А бомжара тем временем обнаружил на балконе какую-то табуретку, присел на нее, втиснувшись в свободный угол, закурил, осмотрелся. Обычный балкон, который постепенно, с годами превращался в мусорный ящик. Сюда сваливали ненужные уже вещи, которые тем не менее выбросить было жалко или же попросту руки не доходили. Дырявая кастрюля, надколотая ваза, сломанный термос… Над головой у бомжары оказалась протянутая веревка, и на ней сохли развешанные детские одежки, неожиданно оказавшиеся ненужными. Бомжара поднялся, вздохнул сочувственно, понимая чужое горе, провел рукой по маечкам-трусикам и вернулся в комнату.