Как много в этом звуке…
Шрифт:
— А когда у вас случилось это несчастье? — спросил Ваня, усевшись на свое место.
— Сегодня третий день, — ответил Зайцев. — Ты вот отлучился, а Элеонора Юрьевна не успела сказать главного… Звонки идут… Похитители грозят вернуть ребенка по частям…
— По частям — это как? — не понял Ваня.
— Сначала одну ножку, потом другую… Потом сжалятся и головку подбросят в мусорный ящик… Теперь понятно? — женщина не мигая уставилась на Ваню.
— Какой кошмар! — ужаснулся бомжара. — Я даже не представлял, что так может быть… А чего они хотят?
—
— Много? — спросил Ваня как-то без выражения, будто только сумма имела для него значение.
— Сто тысяч, — ответила женщина, раздавливая очередную сигарету в блюдце. — Долларов. Вы меня услышали? Долларов!
— Услышал, — кивнул Ваня. — А у вас есть эти деньги?
— Ха! — ответила женщина.
— Понял, — опять кивнул Ваня. — Скажите… А девочка… Как бы это сказать… Здоровенькая?
— Не поняла?
— Ну… Может быть, ей требуется какое-то особое питание, уход, лекарства… Что-то ей нельзя ни в коем случае, а без чего-то она обойтись не может… Так бывает, — извиняющимся тоном пояснил Ваня. — А похитители всего этого не знают…
— Да нет… — женщина, казалось, впервые за все время разговора была несколько смущена. — Вроде в порядке Натали… Обычное питание двухлетнего ребенка.
В это время приоткрылась дверь в соседнюю комнату, и на пороге возникла пожилая женщина в цветастом байковом халате.
— Ну что ты говоришь, Эля! Как ты можешь так говорить! Ведь ей совершенно нельзя клубники! Помнишь, ее всю обсыпало от двух-трех ягод! А шоколад! Наташеньке близко нельзя подходить к шоколадным конфетам!
— Не думаю, чтобы похитители баловали ее шоколадными конфетами! — резковато ответила Элеонора Юрьевна.
— Да эти бандюги только конфетами и будут ее кормить! Не станут же они варить ей каши, делать пюре, готовить овощи! Сунул ребенку конфету в руки и считай, что сыта! — и женщина вернулась в свою комнату, с силой бросив за собой дверь.
— Ого! — одобрительно крякнул бомжара и, поднявшись, прошел на кухню.
— Непоседливость, — развел Зайцев руками, отвечая на немое недоумение Элеоноры Юрьевны.
А когда женщина через минуту-вторую, потеряв терпение, прошла вслед за бомжарой на кухню, то увидела Ваню, спокойно сидящего на табуретке. Он потягивал сигаретку и аккуратно стряхивал пепел в мусорное ведро.
— Извините… Я не могу курить в комнате… Как-то неловко.
— Господи! Да курите где вам удобно! Мне-то что! — женщина хотела было выйти с кухни, но ее остановил негромкий голос Вани:
— Простите, Элеонора Юрьевна, — старательно произнес он имя хозяйки, — а вот эта тетенька, которая заглянула к нам из другой комнаты… Это кто?
— Мать моя. Мария Константиновна.
— Бабушка Натали?
— Да. Бабушка Натали.
— Мне показалось, что она чем-то недовольна.
— А она всегда чем-то недовольна.
— Она живет с вами?
— Слава богу, нет.
— А где она живет? — не унимался бомжара.
— На даче. Дача у нее.
— И зимой тоже?
— Условия позволяют.
— А какие у нее отношения с Натали?
—
— Только один, — позволил себе улыбнуться бомжара. — Какую кашу Натали любит больше всего?
— Манную! — ответила женщина и вышла с кухни, шумно закрыв за собой дверь. Дескать, захотел в одиночку на кухне сидеть — сиди.
— Что-то, я смотрю, двери в этом доме ведут себя несколько своенравно, — проговорил Ваня и по своей привычке озадаченно вскинул правую руку вверх и чуть в сторону. — Надо же… Но с другой стороны, у кого повернется язык осудить несчастную…
Когда Ваня вернулся в комнату, Зайцев уже прощался с хозяйкой. Бомжара тоже поклонился, пожать руку Элеоноре Юрьевне не решился, и она тоже лишь кивнула издали.
— Может, и в спальню заглянете? — жестковато усмехнулась хозяйка.
— Охотно, — и Ваня направился к двери.
— Прошу! — Элеонора Юрьевна с треском распахнула дверь и отошла в сторону.
Ваня заглянул в комнату, не переступая порога, с интересом оглянулся на женщину и вышел в коридор, где его поджидал капитан.
— Какая-то странная эта Элеонора, — проворчал Зайцев, когда они уже миновали площадку второго этажа. — Уж больно суровая.
— Горе человеческое имеет разные обличья, — умудренно ответил Ваня. — Никто не знает, как мы будем выглядеть, когда нас прижмет по-настоящему.
На том и расстались.
Обсуждать было нечего.
Бомжара побрел в свое общежитие, больше ему некуда было идти, а Зайцев, прыгнув в поджидавшую машину, рванул в свою полицейскую контору — ему предстояла большая работа. Проводив взглядом зайцевскую машину, бомжара постоял в раздумье, ковыряя носком ботинка дорожную пыль, беспомощно оглянулся по сторонам и побрел, побрел снова в тот двор, из которого они с Зайцевым только что вышли. Не все он там увидел, что хотел, не все понял, оставались у него вопросы. Найдя деревянную скамейку в изломанных зарослях кленового кустарника, он расположился там. И даже прикорнул. И даже переночевал. Двор действительно был тихий, и никто за всю ночь не потревожил его и вопросов глупых не задавал. И он тоже никого ни о чем не спрашивал, не возникали у него никакие вопросы. Бомжара был даже благодарен судьбе за эту короткую летнюю ночь, давно он уже не ночевал на дворовой скамейке, истосковался бывший астроном по звездному небу.
Работа, которая поджидала следователя Зайцева, действительно была хлопотной и утомительной. Надо было вызвать и поговорить со всеми друзьями, знакомыми, коллегами, соседями Маласаевой, необходимо было встретиться с ее подругами, неизвестно где обитал ее бывший муж, и его предстояло найти — разведена была Элеонора, не сложилась у нее семейная жизнь. Кто знает, не воспылали ли у мужика отцовские чувства, не вздумал ли он вернуть себе ребенка. Хотя нет, вряд ли, денег он с бывшей жены требовать бы не стал, понимал — нет у нее таких денег.