Как мы были мамами глухих детей. Книга для родителей
Шрифт:
Сами понимаете, с мамой ребенка, мыслящего подобным образом, следовало побеседовать. Именно она указала мне отправную точку – «Мелфон» – фирму, подбирающую и обслуживающую слуховые аппараты. Наверняка и тогда и сейчас были и есть организации подобного профиля. Но наше с Антошей сотрудничество с фирмой «Мелфон» было незаменимым и очень продуктивным. Именно там мы приобрели первые аппараты, вкладыши, которые никогда не приходилось переделывать. Там работают Марина Анатольевна Орлова – врач, которому я безоговорочно доверяю до сих пор, хотя с момента имплантации мы редко встречаемся, и Елена Николаевна Балышева – эмоциональный, впечатлительный, неординарный и совершенно восхитительный человек. Как она ставит детям звуки – не знаю, но в ее кабинете говорят
При таком раскладе проблема подборки аппаратов для меня не существовала. Я отдала Марине Анатольевне аудиограмму, она отдала мне аппараты, предварительно их настроив, – и все. В них мы и ходили, время от времени подстраивая аппарат под меняющийся слух. Итак, аппараты были организованы. Оставались занятия. Кроме занятий по системе Э. И. Леонгард, которые я получила от Инны Владимировны Колмыковой, у меня почти не было материалов на эту тему. Затем, как и в жизни Арины, в моей появилась И. А. Воронова. Она взяла Антона в группу ранней реабилитации при городском сурдоцентре. Кроме того, Антон с удовольствием, хотя не без проявлений характера занимался у Е. П. Микшиной. Я никогда не постигла бы глубины чувств сына к «тете Лене», если бы не одна ситуация, свидетелем которой я стала. Дело было так. Занятие с Еленой Павловной подошло к концу, и Антон уже одевался. В этот момент к педагогу пришел следующий ученик, вошел в кабинет, и дверь за ним закрылась. Мой ребенок лег на пол, прижался к щели под дверью и обнаружил, что тетя Лена (о коварная!) занимается с другим. Крик ревности вырвался из самой глубины души. Заливаясь слезами гнева, он мне рассказал, что тетя Лена – его учитель, а мальчик должен уйти, и теть вокруг много, и он – мальчик – если постарается, найдет себе другую. Вышедшая на вопли тетя Лена убедила Антона во взаимности, но в то же время дала понять, что мальчику тоже нужны занятия и Антону придется с этим смириться. Антон смирился. Итак, начало было положено.
Это было самое трудное, потому что пришлось говорить по телефону – бабушки и дедушки живут далеко и друзья тоже. Моя мама диабетик, и я не знала, как ее болезнь «отреагирует» на это известие. (Забегая вперед, скажу, что новость подорвала мамино здоровье.) Зная, что лучше папы никто не сможет поддержать маму, я, сообщив ему о ситуации, переложила на его плечи и груз передачи информации. До сих пор, представляя, что было дальше, предпочитаю об этом не думать.
В моей жизни было несколько ситуаций, которые не хотелось переживать заново. И я заметила, что мозг ставит блокировку, видимо, чтобы не травмировать и без того изрядно потрепанную психику. Такой блок стоит на моем воспоминании о разговоре с сестрой. Вика с Антоном очень нежно относятся друг к другу. Их отношения начались с момента моей беременности и продолжаются до сих пор. И я совершенно не помню нашего с ней разговора. Помню, что какое-то время собиралась с духом. Больше ничего. Блок. Данат сообщил об Антохиной трудности своим родителям. Мы очень благодарны им. Спокойно, без слез и вздохов, они расспросили о подробностях, сказали, что ждут нас скорее в гости, и заверили, что у Антона все будет в порядке. По их словам, вместе мы справимся.
Оставалась еще одна проблема, растянувшаяся на долгое время. Мои друзья, жившие рядом, в Санкт-Петербурге, узнали об этом от меня практически сразу. Но был еще город детства, в котором остались близкие люди. Я получала от них письма и ничего не могла написать в ответ. О таких вещах хочется сказать самой, а не посылать их в конверте. Возможности поговорить не было, и ответов на письма друзья не получали. Я рада, что это время позади. Прошло больше года, прежде чем я решилась отправить письмо.
И еще об одном разговоре. В период безответных писем, кто-то сказал моей подруге, что время идет, люди разъезжаются, становятся другими, это нормально. «Нет, у нее что-то случилось», – ответила еще ничего не знавшая о моей ситуации Танечка. А потом была встреча, были слезы и ночные разговоры…
Мои друзья – это, пожалуй, единственные люди, не считая родителей, в кругу которых я не чувствовала себя мамой глухого ребенка.
Повторюсь – сообщить другим о своих проблемах было самым трудным во всей этой истории. К счастью, это позади. И, к счастью, я заканчиваю об этом писать. Кажется, именно эта глава в книге, как и глава жизни, самая трудная.
После того как выяснилось, что наш ребенок не слышит, нужно было сообщить об этом бабушкам и дедушкам. И не только им. Эту обязанность мы с мужем разделили. Он поговорил со своими родителями, а – я со своими. Каждому из нас пришлось пережить все с самого начала. Это было тяжело для нас обоих, но другого выхода не было.
Родители имели право знать. Сказали и Даше. С дочкой было гораздо легче – она оптимистка и не усложняла наше душевное состояние слезами и причитаниями. С друзьями и знакомыми была избрана следующая тактика. Всем, кто поддерживал с нашей семьей отношения, кто бывал в нашем доме, кто часто звонил по телефону, кто поздравил с рождением сына, при первой же встрече мы сообщали, что наш ребенок чудесный, изумительный, но глухой. Нам было проще пережить этот момент сразу, чем в течение нескольких лет, по мере того как проблемы нашего сына станут все более заметны для окружающих, выслушивать вздохи и соболезнования. Тем более что мы сами так не думали и не чувствовали. В этом смысле наша семья очень отличается от многих других, где родился неслышащий ребенок и как правило, жизнь разделилась на до и после.
До – это когда все радовались рождению ребенка, а после – это когда как гром среди ясного неба, как приговор прозвучал диагноз и стало понятно, почему малыш так неразговорчив. И пришло осознание того, что чем дальше, тем больше их кроха будет отличаться от других, отставать в развитии, не сможет много понять или объяснить.
За эти годы у меня появилась масса друзей среди мам таких же детей. И несколько раз я слышала рассказы о том, что родители не могут даже смотреть без слез на младенческие фотографии своего ребенка, так как для них это память о безвозвратно ушедшем времени, когда они еще ничего не знали о глухоте своего малыша. Он был самым замечательным, и все у них было хорошо, и все были счастливы.
У нас же было совсем по-другому. Мы давно хотели этого ребенка. И когда однажды на УЗИ мне сказали, что я беременна, мы, после всех наших мытарств и злоключений, были полностью готовы к тому, чтобы воспринимать это как чудо, и никак иначе. Он появился, он родился живым, поэтому что там какая-то глухота по сравнению с тем, что его могло и не быть вообще, тем более что о глухоте мы узнали практически сразу.
Так что у нас не было ни до, ни после и Кузины проблемы только больше сблизили нас с мужем. И если бы нам было заранее известно, что у нас будет глухой ребенок, мы все равно бы его родили, хотя имели уже и дочь. Мы просто очень хотели, чтобы он был.
Так сказал мне мой муж, а это успокоило бы и придало силы любой женщине. Я бы выразилась так: когда раздавали детей, остался только этот. И он нам так понравился, что мы были счастливы приобрести это сокровище.
Таким образом, мы успешно, как мне кажется, преодолели первый этап сложностей, связанных с глухотой. Мы уже кое-что узнали, кое с кем познакомились, кое-что прочли. Родственники, словно сговорившись, приносили нам вырезки из газет и журналов. Их было много, но все об одном и том же.