Как мы росли
Шрифт:
Красноармеец Чебышкин
Чебышкин был ранен, и его отпустили домой. Он ехал через Москву. Он разыскал Варину бабушку и передал ей вещи Кирилина: бельё, бритву и гимнастёрку, в кармане которой лежало его последнее письмо.
Бабушка уже знала обо всём. Она напоила Чебышкина кипятком и постелила ему на кушетке, где раньше спал её сын, Алёша.
— Это кто приехал? — спросила Варя.
Бабушка ей не ответила, только прижала её к себе и горько заплакала.
Утром солдат Чебышкин ушёл. Он отправился
И Чебышкину объяснил про приказ старый рабочий, в кожаной замасленной куртке. Он подвёл Чебышкина к дому, на стене которого висел розовый листок, надел очки и прочёл ему всё, от строки до строки. Приказ был об организации Красной Армии.
— Да ведь с немцами-то уже вроде скоро мир? — сказал Чебышкин. — Зачем же армия? С кем воевать?
— У нашей советской рабоче-крестьянской армии врагов много, — ответил старик. — С одним мир, а сто драться лезут. Вот я человек рабочий, одёжа у меня неважная, и в кармане пусто — терять мне нечего?
— Нечего, — согласился Чебышкин.
— А завоевать я могу весь мир. Вот какое дело! — сказал старик. Он посмотрел на солдата и, нахмурив брови, продолжал: — Будут ещё с нами воевать, боятся нас, и добро своё буржуям жалко. Вот и выходит, что нужна нам армия. Так-то, солдат! Понял?
— Потапыч, Потапыч! — закричала в толпе какая-то женщина.
Она подошла и, перебив разговор, стала спрашивать про списки, которые держала в руках. Была она бледненькая, худая, на ногах латаные башмаки, а голос звонкий.
— Тут вот и женщины записались… Как ты думаешь, Потапыч, — спрашивала она с беспокойством, — возьмут?
— Пойдём узнаем, — сказал старик.
Они пошли в военкомат, и Чебышкин пошёл за ними. В военкомате Чебышкину дали крепкие сапоги, шапку с красной звездой; винтовка у него была своя.
И поехал красноармеец Чебышкин к себе на Тамбовщину воевать с врагами советской власти — с кулацкими бандами.
Как Васька добирался до реки Оки
Паровоз дёрнул состав — раз, другой, под вагонами лязгнуло, заскрипело, и поезд, набирая скорость, пошёл.
Чебышкин задал корму лошадям и полез на нары — устраиваться на ночлег.
На нарах в углу сидел мальчишка.
— Ты чего тут? Слазь! — закричал Чебышкин. — Слазь! Тебе говорят!
— Дяденька! — сказал мальчишка тихо, но так, что у Чебышкина засосало под сердцем. — Ты меня не прогоняй. Слезать мне некуда. Я тебе помогать буду. Дяденька!
Васька поглядел на Чебышкина и понял, что он его из вагона не высадит.
Утром Чебышкин сказал Ваське:
— Ты поаккуратнее, а то мне за тебя отвечать тоже неохота.
Но случилось, что Васька в тот же день к вечеру попался командиру на глаза — и тот приказал конникам непременно высадить его из вагона. Васька попросился
— Видишь, идёт — на глаза не лезь, понимай порядок.
К конникам в вагон по дороге заглянул комиссар, Степан Михайлович. Он заметил Ваську и спросил:
— Воевать едешь?
— Не, к бабке в деревню.
— Отец твой где?
— Убили.
— Давно?
— Два года.
Комиссар разделил с конниками свою пайковую пачку махорки и, посмотрев на Ваську, сказал:
— Ну, а ты, видать, ещё некурящий! На, брат, мои варежки, а то без рук к бабке приедешь. Она тебя кормить не будет. Теперь, знаешь, кто не работает, тот не ест.
Васька протянул варежки обратно:
— Не надо мне.
Комиссар нахмурился:
— Не люблю я, парень, когда не выполняют моих распоряжений. Понял?
И, не дожидаясь, когда остановится поезд, он на тихом ходу выпрыгнул из вагона. Васька смотрел, как комиссар бежал за поездом, придерживая рукой полевую сумку. Зачем он бежит? Вот пойдёт поезд быстрее — что тогда делать? Но на повороте комиссар вскочил на подножку вагона. Васька прикрыл дверь, оставив щёлочку для света, и стал рассматривать варежки: они были тёплые, с красным узором.
— Ишь, какие разрисованные! — сказал Чебышкин и тоже пощупал варежки. — Мать ему, наверно, вязала — ловко связано, на спицах!
И Ваське увиделось, будто комиссар сидит в тихой комнатке не в полушубке, а в пиджаке, читает книжку и пьёт чай, а за столом седая старушка вяжет ему варежки. Комиссар читает книгу, а сам нет-нет, да и взглянет, как под спицами появляются узоры. Так увиделось…
И вдруг — шум, гик! Встречный поезд, как страшная карусель, весь облеплен людьми. И на ступеньках и на крышах — люди. Кто держится, как бы не слететь, а кто ещё и обнимает мешок. Довезёт его или нет — неизвестно. Кто везёт только детям, чтобы не померли, а кто — спекульнуть, нажиться на чужом горе, на голоде. Вон тётка в тамбуре грызёт семечки, румяная, глаза злые. Такую не скинут.
Поезд промчался, и снова мелькают мимо только снег да ёлочки и чугунный мост через реку Оку.
Васька залез на нары и до самой ночи лежал молча, как будто уснул, а сам глядел в темноту и думал о своей матери.
Кругом фронт
Наконец поезд остановился, и, видно, надолго: паровоз отцепили, к вагонам приладили помосты, чтобы сводить на землю коней.
— Ну, — сказал Чебышкин, — теперь, Василий, шагай. Мы, может, месяц здесь стоять будем. Что же тебе прохлаждаться, добирайся до бабки. Кругом война — иди поаккуратней.