Как никогда. Одинокая женщина желает...
Шрифт:
– Ирочка, я понимаю твои сомнения. Возможно, я не совсем та компания, в которой ты бы хотела встретить Новый год. Но уже половина одиннадцатого. И если ты будешь сидеть одна, — Евстолия показала глазами на сиротливо стоящий бокал так и не выпитого вина, — и я буду сидеть одна, и в халатах, кому от этого будет лучше? Это вообще неправильно — быть в праздник одной. Уж поверь мне, Ирочка, я-то знаю.
Ирина растерялась. Пока соседка действовала напористо и говорила безапелляционно, Ирина еще могла как-то сопротивляться. Теперь, когда смешная и настырная тетка вдруг заговорила так серьезно и здраво, выгнать ее было бы полнейшим свинством. Да
– А давайте! — решилась она. — Давайте надеваем! Я в детстве о таком мечтала, когда представляла себя принцессой.
Ирина осторожно, как живое, взяла в руки зеленое с золотом платье, но мигом взбодрившаяся Евстолия тут же потянула его к себе.
– Нет-нет, Ирочка, тебе вон то, сиреневое. Это на тебя не налезет!
– Ну отчего же не налезет? — заупрямилась Ирина. — Очень даже налезет! Можно подумать, я толще тебя!
Конечно же ей было все равно, но хотелось поддразнить Евстолию, которая прямо с лица спала от огорчения.
– Оно тебе… оно тебе коротко! — осенило соседку. — Тогда же люди маленькие были, ниже нас, а потом началась акселерация!
– Разве что только из уважения к акселерации, — притворно вздохнула Ирина, с неохотой выпуская из рук расшитый золотом подол.
Евстолия проворно подхватила свой трофей, отбежала в другой угол комнаты — на всякий случай. И уже оттуда распорядилась:
– Ты вот это надевай, сиреневое. К твоим глазам очень подойдет. И шляпка. А я тут пока…
Евстолия, нагнувшись, зашуршала пакетом, а Ирина принялась рассматривать платье. Что-то оно ей напоминало… Не то Катю из фильма «Хождение по мукам», не то Розалинду из недавно виденной в оперетте «Летучей мыши». Это Евстолия нарочно подобрала, чтобы я ее царственный вид не портила, догадалась Ирина. Но с другой стороны, не поленилась подобрать и даже шляпку притащила. Никогда в жизни Ирина не носила шляпок с вуалью. И ей вдруг ужасно захотелось надеть на себя это музейное, из прошлой жизни, платье и шляпку и посмотреть из-под вуали в зеркало, и чтобы глаза у нее блестели загадочно, как тогда у Юльки в «Салоне для новобрачных». Ирина подхватила платье и шляпку и отправилась в спальню, где было большое, до пола, зеркало, оставив Евстолию шуршать пакетами и самостоятельно разбираться с ее… роброном.
После пяти минут пыхтенья и акробатических упражнений (Ирина смогла застегнуть только шестнадцать из имевшихся на спине двадцати пяти крючков) она наконец одернула юбку и подошла к зеркалу. Удивительно, но платье сидело как влитое. И талия вдруг появилась, и грудь обрисовалась в изрядном вырезе, кокетливо не прикрытом, а, скорее, подчеркнутом присборенным кружевом. И рука в живой, ниспадающей пене кружев выглядела как-то… более ухоженной.
Интересно, кто была та женщина, которая носила это платье до того, как оно попало «в фонды»? Она в нем гуляла или принимала гостей — кто знает, какая тогда была мода и какие порядки? Сходить после праздников на выставку, что ли? А с кем она разговаривала? Какие слова ей говорили? Была ли она счастлива?
Ирина внимательно смотрела в глаза своему отражению — и не узнавала себя. Она вообще давно толком не смотрелась в зеркало, не ожидая увидеть там ничего интересного. Так, пробегая
– Ирочка!!! — завопила из комнаты Евстолия, оторвав Ирину от заинтересованного созерцания собственного отражения. — Ты скоро?!
– Иду! — откликнулась Ирина.
Но по дороге зашла в кладовку, порылась в убранных на лето коробках с обувью и сменила тапки на туфельки. Как раз подходили по цвету, что интересно.
На пороге гостиной Ирина едва не споткнулась, ибо зрелище было не для слабонервных: полуодетая Евстолия сражалась с каким-то сооружением из пластинок, крючков, колечек и шнурков, в котором застряла и безнадежно запуталась. Ниже упомянутого сооружения трогательно белели кружевные панталончики до колен, а еще ниже — розовые тапки из искусственного меха с облезлыми помпонами.
– Это что? — спросила она, смутно, впрочем, догадываясь.
– Это корсет! — пыхтя, пояснила Евстолия. — Настоящий, девятнадцатого века. У нас в фондах подделок нет. Давай, Ирочка, помогай!
После долгой возни Ирина удалось наконец упихать Евстолию в корсет целиком и примерно разобраться со шнурками и крючками.
– Шнуровать? — с воодушевлением спросила она.
– Шнуруй! — скомандовала соседка. Наверно, с такой же интонацией первый космонавт планеты произнес свое знаменитое «Поехали!».
Ирина увлеченно шнуровала, Евстолия кряхтела и вздыхала, потом наконец не выдержала:
– Господи, да как они все это надевали-то?!
– Так них прислуга была, — резонно предположила Ирина. — Девки крепостные. Ты бы взяла что-нибудь дореволюционное, без этих штук.
– Нет уж, — мужественно отказалась Евстолия. — Я такое в Оружейной палате видела, на выставке коронационных платьев, когда к сыну ездила. Или почти такое. Там было со шлейфом, а тут бы он стал цепляться за все, правда ведь?
– У тебя есть сын? — Ирина так удивилась, что перестала шнуровать. — А где он?
– В Москве, — пояснила Евстолия, изворачиваясь, чтобы увидеть свое отражение хотя бы в стекле книжных полок. — Работает в музее Кремля. Кандидатскую написал по скифскому золоту — он еще здесь этим увлекся, когда практику после второго курса у нас в музее проходил. Потом все читал, материалы собирал. После университета уехал в Эрмитаж работать — его пригласили, представляешь? А кандидатскую уже в Москве писал. Теперь докторскую готовит, говорит, к сорока хочет защитить непременно… Ты все?
– Да. Кажется, все. Как тут закрепить-то его? Ой у меня руки устали… — Ирина, отдуваясь, уселась на диван. Рядом примостилась и Евстолия, держа спину прямо, выпятив грудь и еле переводя дух. — Я, наверное, слишком сильно затянула? — В голосе Ирины звучало неподдельное сочувствие.
– Нет, в самый раз, — мужественно кивнула Евстолия. — Красота требует жертв. Сейчас передохнем и будем надевать платье. Вот только насчет шляпы я сомневаюсь…
– А твой муж? — ругая себя за любопытство, все же не удержалась от вопроса Ирина. А что такого, в конце концов, нормальный женский вопрос. Тем более что о причинах длительного отсутствия Валентина соседка расспрашивала ее более чем неделикатно. Допрашивала, точнее сказать, просто-таки к стенке припирала.